Олег Мазурин - Убить отступника

– Заткнись, собака! – прикрикнул на агента Максимилиан.

– Братцы!.. Господин хороший! Пощади!

– Атаман, что с ним делать? – спросил кто-то из толпы.

Максимилиан презрительно взглянул на трясущегося от страха пленного.

– Уведите, я потом им займусь, допрошу его, – распорядился главный заговорщик.

Пленного увели…

Поручик силился приподнять голову, но никак не мог. Пытался сказать что-то, но ничего не получалось: губы не шевелились. Глава тайной полиции Союза с грозным видом склонился над Фокиным.

– Говори, мерзавец, кем послан? Бенкендорфом? Фогелем? Или кем-то еще? Что ты вынюхивал? Кто твои кураторы? Говори!

Фокин обессилено уронил голову и закрыл глаза…

– У, каналья! – выругался заговорщик. – Не желаешь разговаривать! Я тебя заставлю, царский прислужник!

Максимилиан обыскал поручика и нашел какую-то бумагу, но та уже намокла от крови, и ничего нельзя было разобрать. Ни строчки, ни буквы, ни знака.

– Черт! – снова в сердцах выругался Максимилиан и брезгливо отбросил в сторону бумагу. – Вот не везет, хоть убей! И человек не тот, и документ пришел в негодность.

Поручик с трудом открыл глаза и уставился на лжекупца… Не может быть! Неужели это он? Фокин узнал горбоносого, и ему стало понятно, что за люди стоят за его спиной. Итак, загадка разгадана, но он уже не сможет об этом никому рассказать. Он чувствовал, что умирает. Силы таяли с каждой секундой.

Максимилиан тоже узнал поручика. Когда-то они вместе сражались в летучем отряде Бенкендорфа под Вязьмой. Максимилиан служил в гусарах, а поручик в уланах. Теперь многое стало ясно. Значит, сам Бенкендорф послал его к Голевскому. Но почему они поменялись кибитками? Непонятно. Военная хитрость? Возможно. Значит, что-то заподозрили. Или что-то их спугнуло? Но что? Впрочем, теперь какая разница. Дело сделано. И пусть в его хитроумно расставленные сети не попался сам Отступник, но зато он, Максимилиан, перехватил его тайного помощника! И теперь враг должен умереть. Чем меньше врагов Союза, тем ближе Великий День – день освободительной революции.

Максимилиан поднял пистолет и нацелил на Фокина.

– Умри, жандармский прихвостень! – и нажал на курок.

Раздался выстрел. Из дула пистолета на мгновение высунулся смертоносный язычок пламени и больно ужалил поручика прямо в голову. Фокин погрузился в вечную темноту… Убийца медленно опустил пистолет…

Полетела мелкая снежная крупа. Она кружилась, падала, падала, но не таяла.

Максимилиан вернулся к своим людям.

– Уберите трупы в овраг, – распорядился он и зашагал в сторону спрятанных за деревьями возков.

Сейчас он вытрясет у этого жандарма нужные сведения.

…Двое разбойников схватили мертвого Фокина за руки и потащили к глубокому оврагу. За трупом потянулась кровавая полоса. Она змеилась до самого оврага. Там, на краю обрыва, разбойники принялись спихивать поручика вниз. Толкали, толкали и, наконец, сбросили труп. Тело, с треском ломая сучья и ветки кустарников, скатилось на дно оврага. Голова мертвеца угодила прямо в студеный ручей. Вскоре холодная вода окрасилась в розовый цвет.

…Максимилиан допросил пленного жандарма. Но этот допрос еще больше обозлил заговорщика. Ничего ценного агент не смог сообщить. Жандарма задушили веревкой, а потом, раскачав, тоже закинули в овраг.

Итак, враги уничтожены. Но главная цель – устранение Отступника – не достигнута. И тем не менее эту операцию Максимилиан мог занести себе в актив. Ведь устранив, пусть и по ошибке, жандармских агентов, он тем самым оставил Голевского без прикрытия. Теперь гвардеец лишился поддержки могущественного Бенкендорфа и стал намного уязвимее. Вот этим и воспользуется Максимилиан. Ведь один в поле не воин.

Снег уже выпал повсюду. Полосатые верстовые столбы проносились мимо со скоростью лихих скакунов. Верста за верстой, верста за верстой. Только снежная пыль летит из-под копыт!

За спиной – чудесные уральские горы, дремучие леса, великие реки. А впереди – лесостепи, замершие болота, снежные просторы. Впереди Тобольская губерния, города: Тюмень (бывший татарский город Чинги-Тура, взятый дружиной Ермака) и Ялуторовск…

Еще одна верста, и вот Ялуторовск.

А здесь на поселении бывшие товарищи – чех Василий Враницкий, бывший полковник квартирмейстерской части, страдающий душевными расстройствами. Подполковник Андрей Ентальцев, бывший командир 27 конноартиллерийской роты. Ентальцева осудили по 8 разряду с формулировкой: «Знал об умысле на Цареубийство, принадлежал к тайному обществу со знанием цели и знал о приготовлениях к мятежу». Четыре года каторги, а потом поселение.

Первым, кого посетил Голевский в городе, оказался Ентальцев.

Полковник радушно встретил Голевского, угостил чаем, жадно выслушал свежие столичные сплетни и сказал, что подавал прошение на имя его величества, хотел, чтобы его перевели на Кавказ рядовым, но прошение отклонили. Пожаловался, что местный городничий Смирнов – порядочная сволочь, как и губернский секретарь Портнягин, строчат на его доносы. Голевский откланялся, сказал, что спешит, что не станет проведывать Враницкого, и вскоре покинул гостеприимный город.

25-го октября Голевский добрался до главного города губернии – Тобольска, а 27-го проехал окружной город Омск – форпост сибирского казачества и резиденцию Западносибирского генерал-губернаторства. Это все еще была Тобольская губерния. В Омске Голевский пробыл всего четыре часа и отправился дальше…

Потянулись березовые в желтых одеяниях леса, а потом их сменили унылые Барабинские лесостепи, озера, болота…

Внезапно мглистые небеса разверзлись, и пошел снег. Сначала мелкий, затем крупный. Потом за небесными кулисами появился Создатель и занавесил землю сплошною снежною стеною…

Снега навалило много, образовались приличные сугробы. Капитан на одной из станций пересел в крытые сани и тронулся в путь. По зимней дороге ехать было гораздо быстрее, чем по осенней, раскисшей от дождя и грязи. Полозья скользили по белой глади легко и невесомо, отчего тройка лошадей стремительно и без особых усилий все уносила в снежную даль тяжелую неповоротливую кибитку. А утоптанный толстый слой снега сглаживал все неровности дороги и делал поездку намного комфортней. Теперь пригодился и подарок князя Боташева – медвежья шуба. Голевский укутался в нее, и стало теплее. Из лета в зиму приехал! Вот как бывает. Сибирь она и есть Сибирь.

31-го к вечеру Голевский достиг города Томска – центра молодой российской губернии – Томской, выделенной из Тобольской губернии по реформе 1804 года. В городе в основном были деревянные дома, только у влиятельных и богатых людей – каменные. Губернаторский дом, как полагалось по чину, был каменным, большим и самым красивым в Томске. Голевский отметился у губернатора, откушал и отправился дальше.