Елена Асеева - Коло Жизни. Бесперечь. Том первый

Бог вздел левую руку вверх, что означало его уход, одначе Есислава спешно ступив вперед, обхватила его запястья и с трепыханием в голосе поспрашала:

– Та… та женщина с голубой кожей и такая мне близкая, кто… кто она?

Стынь резко щелкнул пальцами и в морг, обратившись в горящую золотую искру, исчез из глаз отроковицы, оставив во всей ее руке легкое покалывание.

– Вот так всегда, – протянула Еси и глубоко задышала, ибо ее огорчала постоянная привычка Стыня не отвечать на сложные вопросы, перенаправляя их на Дажбу.

Девочка, впрочем, решила исполнить все, что повелел младший Димург, тем паче на ладошке теперь находился его дар, столь дорогой для всей Дари, и посему поспешила к входной двери. Есислава приоткрыла одну из створок, и, выглянув в коридор, позвала Тугу.

Нянька, дотоль находившаяся недалече от дверей, торопливо вошла в опочивальню и с беспокойством воззрилась на девочку, перво-наперво оглядев ее с головы до ног и лишь потом преклонив свой стан.

– Туга, одень меня… Мне надобно тотчас пойти к Ксаю, – пояснила свой зов отроковица, не показывая меж тем перемещающихся по ладошке слов, чтоб не напугать вельми почасту и попусту беспокоящуюся няньку, для того даже сжав ручку в кулачок.

– Ваша ясность, но прежде надо умыться и покушать, – мягко протянула нянька, однако сказав не настойчиво, а точно выпрашивающе.

– Я знаю, но мне надо срочно… понимаешь, Туга, срочно увидеть Ксая, – теперь в голосе девочки просквозила просьба, самую малость приправленная непререкаемостью ее авторитета.

Туга немедля восприняла ту повелительность, и более не желая вступать в спор с божественным чадом, за кое можно было получить выговор от самого вещуна, направила свою поступь из комнаты к дверям, чтобы принести одежду и обувку. Вмале отроковица, обряженная в желтую короткую рубаху, с длинными рукавами, что были собраны в мелкую складку на предплечьях, в зоновку, пышную юбку на талии стянутую мелкими складками, каратайку и кожаные коты, туфли с высоким носком и задником обшитые по краю золотистым бархатом, отправилась вниз на первый этаж. Как всегда Есиславу сопровождали два ведуна.

Спустившись с лестницы в зал ожидания, ноне на удивление пустой, девочка на немного застыв, огляделась. И так как ноне ее не охранял всезнающий Волег, воззрилась сначала на казанок, а после на двери, поместившиеся в супротивной стене, ведущие в ЗлатЗал. Да углядев обок них наратников и Таислава, верный признак того, что внутри находится старший жрец, медленно, как и положено божеству, направилась к ним.

– Ваша ясность, – разком навстречу подходящей юнице выступил Таислав и голос его взволнованно затрепетал. – В ЗлатЗале находится господин Благород.

– И, что? – недовольно вопросила Есислава, уставившись на резво согнувшего пред ней стан ведуна, сокрыв не только таким образом свои очи, цвет которых все это время желала разобрать она, но и само лицо.

– Его святость, просил, – и вовсе лишь прошептал Таислав, да сотрясся всем телом, ибо весьма, как и многие иные жрецы, страшился молвить противное чадо и тем вызвать гнев вещуна. – Просил вас не заходить в ЗлатЗал ежели там находится господин Благород.

– Я знаю… но ноне… ноне мне надобно, – ответила девочка, и, раскрыв кулачок, сунула ладошку, по которой перемещались слова, почитай под нос ведуна. – Ибо мне надо передать это и молвь… Молвь, каковую я могу забыть поколь тут балякаю с тобой, что дюже может рассердить Ксая.

Колдовское слово было произнесено.

Таислав испуганно зыркнул на длань, где чудно сверху вниз перемещались слова, надрывисто вздрогнул и торопливо дернулся вспять, тем самым движением повелевая наратникам стоящим обок створок дверей отворить их, пред божеством.

В ЗлатЗале, где стены, изукрашенные дивной росписью, переливались, потому как в них поигрывало сияние, отбрасываемое трехъярусными золотыми люстрами, в коих нынче ярко горели зажженные свечи, находились трое: Липоксай Ягы, Боримир Ягы и господин Благород. Тот самый, который был истинным отцом божественного чадо. Липоксай Ягы восседал на своем троне, украшенном четырьмя увитыми вызолоченными колоннами, на макушке оных поместились золотые соколы, вроде бреющие в полете с раскрытыми крыльями и выставленными вперед лапами. Боримир Ягы, вещун Повенецкой области, во всем поддерживающий полянского старшего жреца, поместился справа от трона Липоксай Ягы, а господин Благород, увы! только слева, ибо являлся только символом Дари. Господа никогда не имели реальной власти в руках, а теперь, когда у дарицев появилось обещанное из золотых свитков божество и вовсе утратили сколько-нибудь заметную роль для вещунов.

Благород смотрелся вельми схожим с Есиславой. Ну, оно и немудрено, ведь являлся, ее отцом. У него было такое же каплеобразное лицо, большой рот, молочная кожа и рыжие волосы, только прямые… и сие родство становилось с летами достаточно зримым. Сбыслав Ягы в свое время, верно, приметил единство черт и не зря требовал исследования на родство. Сходство, общность черт заметили все вещуны и Липоксай Ягы тоже. И он в тайне еще тогда… восемь лет назад пытался провести исследование крови на родство. Но когда пришли волхвы, чтобы взять пробы у ребенка, комната нежданно наполнилась золотым сиянием и все жреческие сосуды полопались, посекши стеклянными осколками лица тех, кто там находился и даже Липоксай Ягы. Тогда не пострадала одна Есислава, тот срок укрытая туманной оболочкой. С того времени старший жрец более никогда, ничего такого не делал… решив, единство черт господ и божества вероятно происходит оттого, что оба они отпрыски Бога Огня.

Однако несколько по-иному к этому относился сам Благород. За эти восемь лет он превратился во взрослого мужа, у которого, правда так и не появились дети, понеже его супруге ни разу, ни удалось доносить плод и родить, хотя все знахари и волхвы весьма старались. Потому Благород с особым пристрастием разглядывал растущую подле него девочку, однозначно, так как того требовал Липоксай Ягы, признавая в ней божество. Одначе, в тайне мечтая, что быть может это его дитя… Может, всего-навсе мечтая о том, а может, предчувствуя… Словно помня свою первую женщину Эйу, нежданно после близости с ним отказавшуюся от его трепетных чувств, а погодя и вовсе исчезнувшую.

Скорее всего, Благород никогда о Эйу не вспомнил, если б однажды, пять-шесть лет назад, не встретил прогуливающуюся в общем садочке девочку и не стал выспрашивать ее о матери. Есислава уже о том, вроде как и позабывшая, особенно под настоятельной любовью Липоксай Ягы, научившегося еще по малолетству переводить ее тоску на себя… нежданно брякнула Благороду, что-де мать свою не помнит, однако знает как ее звали.