Алексей Кулаков - Великий князь

– Сколько людоловов ты вёл за собой?

Всё ещё не отошедший от горячки боя и последовавшего за ним унижения, мурза презрительно ощерился и сплюнул – тут же дёрнувшись в сторону, когда боевой жеребец за малым не вцепился прямо в лицо.

– Сколько?

Щелк!

Длинный кнут с гранёным жалом на конце саданул по пластинам юшмана с поистине нечеловеческой силой, согнув Еналея в мучительном кашле. Следующий удар и вовсе сбил с ног, разодрав штаны и добротные сапоги до самого мяса, и едва не сведя в беспамятство огнём режущей боли. Но пугало даже не это – а мягкая полуулыбка юного предводителя урусов и дурные глаза его кабардинца, явно примеривающегося зубами и копытами к человеческой плоти.

– Семь сотен… И ещё три десятка.

Услышав то, что хотел, юноша тут же потерял интерес к скукожившемуся на земле степняку, направив злобно похрапывающего жеребца в сторону бывших полоняников. Сбившиеся во время скоротечного боя в одну большую кучу, поверившие в избавление от горькой доли невольников – парни и мужчины истово молились, горячо благодаря тех, кто взрезал их верёвочные путы. Девицы через одну бессвязно рыдали или радостно голосили, ну а мальчики… Они больше всего напоминали нахохлившихся воробушков – насмерть перепуганные пленением, оглушённые смертью родителей, мальчики просто боялись покинуть ставшие в какой-то мере привычными повозки. Спешившись у одной из них, царевич Димитрий присел на бортик и добродушно улыбнулся сероглазому малышу.

– Держи.

Шестилетнее дитя вцепилось в великоватую для него рукоять боевого ножа так, что стало ясно – обратно забрать не получится.

– Как тебя звать?

– Вихорка.

Погладив непослушные прядки волос, первенец великого государя мимоходом глянул на княжича Мстиславского и пошёл далее – уже не видя того, как его ближник прямо с седла подхватил успокоившегося малыша и посадил перед собой.

– Ну что, Вихорка, умеешь конём править? Устраивайся поудобнее, да берись шуйцей за повод.

Остальная свита на это только переглянулась – причём с хорошо скрываемой завистью. Опять Федька их обскакал! Хоть они и не знали, зачем их господин отбирает для себя худородных мальцов и юниц, но участвовать в этом всё одно желали – как и во всех прочих делах и заботах государя-наследника. Потому как если не будут участвовать они, значит, найдётся кто-нибудь другой – а пускать лишнего в тесный круг Малой свиты никому из родовитых юношей не хотелось. Самим места мало!!!

– Как тебя звать, девица?

– Хорошава…

Ойкнув, недавняя полонянка залилась испуганным румянцем, наверняка костеря себя разными славами за то, что назвалась языческим именем. А царевич, почитаемый многими чуть ли не за святого (а то и без всяких чуть), оглядев выпирающие сквозь тонкую и слегка подранную поневу стати рыжеволосой девицы, выразительно хмыкнул:

– Вижу, что хороша. Во Христе тебя как нарекли?

– Леонилой поп окрестил.

Те из девушек, что были поблизости, внимательно прислушивались к немудрёной беседе, заодно расстреливая быстрыми взглядами привлекательное лицо своего родовитого ровесника и его свиты. Которая, в свою очередь, ласкала-ощупывала взглядами уже их самих – при этом ничуть не стесняясь обсуждать во весь голос свои предпочтения.

– Государь-наследник!

Идиллию молодых сердец разбил грубый голос вестового, поведавший всем, у кого были уши, сразу две важных вещи. Первая – среди полудюжины девиц стоял сам будущий правитель Московской Руси. А вторая заключалась в том, что царевича желал незамедлительно увидеть князь Михаил Иванович Воротынский, наставляющий первенца великого князя в сложном искусстве порубежной войны.

– Сейчас буду.

С непонятным сомнением оглядев цветущую румянцем Хорошаву, юный властитель покосился на Мстиславского и отбыл на зов пестуна. Вот только в этот раз княжич не успел – вперёд него у девушки оказался Александр Горбатый-Шуйский, тут же принявшийся что-то нашёптывать на розовое ушко.

– Сашка.

Потомок суздальских князей лишь раздражённо дёрнул плечом, и не думая прекращать своё занятие. Уж он-то сразу понял, для чего царевичу фигуристая и вполне созревшая для плотских утех девица – и упускать свой шанс не собирался!..

– Сашка, не лезь. Её надобно…

– Вот я всё и устрою. Сам! А кто не успел, тот опоздал!..

Видя, что Горбатый-Шуйский настроился на серьёзную склоку, прирождённый дипломат Мстиславский тут же сдал назад, равнодушно пожав плечами. Кто он такой, чтобы указывать другим приятелям-соперникам на ошибки, и мешать их совершать? С другой стороны, а как тут не ошибиться, если государь-наследник впервые так явственно заинтересовался женским полом?.. До того Димитрий Иванович отбирал себе из отбитого полона лишь сирот малого возраста… Хотя, вроде бы у парочки мальчишек обнаружились более взрослые родичи? Впрочем, неважно. Перехватив сочувственный взгляд Адашева, княжич Мстиславский тонко улыбнулся, направляя коня вслед за своим господином и повелителем. А когда заинтригованный Тарх нагнал его и поехал стремя в стремя, тихонечко обронил – только-только и услышать тем, кто рядышком:

– А ты знаешь, Вихорка, что такое дурное рвение?

Сосредоточенно "управлявший" самым настоящим боевым жеребцом малыш вопроса даже и не услышал – до того был поглощён новыми впечатлениями и подаренным ножом. Однако Федор такому невниманию совсем и не огорчился:

– Это такая вещь, которая до добра никого не доводит…

***

Место, куда пригнали жалкие ошмётки ногаев и самого Еналея Табан-мурзы, было ему очень хорошо знакомо. Ведь двенадцать лет назад именно рядом с деревенькой Судьбищи он в одночасье стал самым главным в своём племени – после того, как прежнего вождя насадили на боевую рогатину. Конечно, новому мурзе пришлось позаботиться и о наследниках своего старшего брата… Но всех он не убил, нет. Как можно, родную-то кровь?

Щелк. Сш-шлеп!

– Стой, псы басурманские!

Поглядев на "погонщиков" с чьих плёток на землю падали тягучие капли свежей крови, племенной вождь не выдержал и тихо прошипел страшное богохульство. Ибо в отличие от освобождённого ясыря, их гнали пешком и без малейшего милосердия, устилая дорогу мёртвыми степняками, брошенными на поживу шакалам и воронью. Две сотни нукеров выжили после битвы и вышли в путь скорби, две сотни! А дошло шесть неполных десятков…

– Сесть! Вы четверо, взяли вот это корыто и вон туда, за водой. Бегом!..

Конечно, самого Еналея и его близких родичей это не коснулось. Да, с них ободрали всё ценное, и те же кони, на которых они проделали свой путь, отныне им не принадлежат – но всё же знатность полоняника уважили, позволив поберечь силы. Ведь если он умрёт, то с кем говорить о выкупе? Оглядев воинское становище перед тем, как покинуть седло, мурза горестно вздохнул и покачал головой, сетуя на несправедливость судьбы. Чем он так прогневал небо? Если бы только знать, что этой весной урусы перекрыли Муравский шлях столь тяжкими силами, то он бы попытал удачи на литовских окраинах!..