Кристоф Оно-ди-Био - Бездна

Я слышу собственное дыхание. Неровное, неестественное, пугающее, прерывистое. И чем больше я на нем зацикливаюсь, тем более прерывистым оно становится.

Я барахтаюсь, как человек, пытающийся уцепиться за перекладины несуществующей лестницы. Марен сжимает мое предплечье, расставляет «викторией» указательный и средний пальцы и тычет в свою маску, призывая меня взглянуть ему в глаза; за стеклом я вижу его пристальный, ободряющий взгляд. Стараюсь успокоиться и прекратить бултыхать ластами.

По-прежнему слышу свое дыхание. Оно уже выравнивается.

Мы продолжаем спускаться вдоль подводного рифа. Огромные розовые купола похожи на женские груди или на мозги сказочных великанов, испещренные сложными извилинами. Чей-то другой мозг, подстегнутый безумной творческой отвагой, задумал и возвел на них соборы с острыми шпилями и невообразимой путаницей балконов с узорами из трилистников. Этим подводным готическим храмам служат кропильницами гигантские волнообразные тридакны переливчатых синевато-сиреневых тонов. Вот проплыла стайка рыбок-ангелов, вот мурена-отшельница высунулась из своего грота, протягивая грозную пасть для поцелуя невидимому богу. Внушительные мероу-одиночки, губастые, с золотыми полосками, словно готовятся к конклаву. Легионы рыбок-клоунов толкутся вокруг нежных анемонов, которые манят их к себе щупальцами, тонкими и гибкими, как девичьи пальчики.

Я слышу свое дыхание. Оно стало еще ровнее.

Это наверняка оттого, что я забываю, оттого, что я себя забываю. Давление на мои мускулы, на мое тело скорее приятно; мне чудится, будто неведомая сила собирает меня воедино, кладет конец страданиям, внутреннему разброду.

У меня разбегаются глаза. Вокруг непрерывное движение, суета, все новые и новые краски и формы. После обдолбанного архитектора наступает черед безумного бога: его создания отличаются фантастическими формами, невообразимыми красками, причем иногда на одной и той же особи: синие губы, оранжевые глазницы, зеленые щеки, черное брюшко – и все это в крупных белых пятнах. Одни рыбы – длинные, тонкие, прозрачные и хрупкие – напоминают бокалы для шампанского; другие – брюхастые, юркие – щетинятся острыми шипами. Одни словно собрались на бал: размалеванные, как миньоны, пухлые губки отливают розовым, полуопущенные веки – сиреневым; другие азартно охотятся, как, например, вот эта троица хищников в коричневую и белую полоску, с грозно растопыренными плавниками, – ни дать ни взять перья в уборе индейского вождя. Мы спускаемся еще ниже; наконец наши ласты касаются донного песка. Марен встает на колени, я хочу сделать то же самое, но не получается, меня тянет вверх. Тогда он хватает меня за руку, делает знак, и я понимаю, что нужно разгрузить легкие. Выдыхаю, спускаюсь. Теперь и я могу встать на колени. Чувствую, как скрипит песок под неопреном, стягивающим ноги. И вот передо мной разворачивается спектакль – я наблюдаю его из первого ряда партера. Серый скат в сиреневых пятнах, с длинным шипастым хвостом, бесшумно скользит мимо нас волнообразными движениями. Марен вынимает загубник и, запрокинув голову, тихонько выдыхает; пузырьки воздуха из его рта всплывают наверх, к небу. А внизу, под нами, клубятся темные облака, пронизанные победными лучами солнца, – так у нас в Нормандии бывает перед дождем.

Я ослеплен. Восхищен. Побежден.

Прислушиваюсь к своему дыханию. Теперь абсолютно ровному.

Марен указывает большим пальцем вверх. Пора всплывать. Уже?! «Потихоньку!» – жестом велит он. Какой безмолвный, текучий, гармоничный язык! Я полностью доверяю Марену. Отдаю свою жизнь в его руки. Одно только паническое движение – и я рискую ускользнуть от него, пробить головой водную поверхность, и тогда мои легкие разорвутся, – так он сказал. Но зачем же мне от него ускользать? Он крепко держит меня за руку, и я спокоен. Над нами маячат человеческие фигуры, они собрались в кружок и сидят в воде, как в невесомости, скрестив руки на груди и поджав под себя ноги. Их тела еле заметно поднимаются и опускаются, словно кто-то водит кукол на невидимых нитях.

Марен поднимает три пальца, а затем указывает мне на свой подводный компьютер, прикрепленный к запястью. Неужели всего три минуты? Мы присоединяемся к группе. Остальные ныряльщики раздвигаются, чтобы дать нам место. Странные факиры в неопреновой оболочке, парящие в голубой стихии. С водного «потолка» свешивается канат. Марен притягивает к нему мою руку, я берусь за канат, и он кладет сверху свою руку – для страховки. Теперь я оказываюсь в центре группы. Все разглядывают меня сквозь очки своих масок. Эдакая любящая семья. Ласты делают их ноги неестественно длинными – не то люди, не то лягушки. Я чувствую чье-то прикосновение. Оборачиваюсь. Передо мной, совсем близко, пара пристальных ярко-зеленых глаз, увеличенных стеклом маски. Меня обдает мягким теплом. Рыжие, почти красные волосы шелковыми лентами развеваются вокруг маски в воде. До чего же здесь спокойно и хорошо. Я больше не думаю о Пас. Костюм приятно облегает мое тело. Солнце, пронзающее водную гладь, ласкает мягкими лучами. Я вижу его пылающий золотой диск в трех метрах от головы, сквозь слой морской воды. Марен знаком велит мне отпустить канат. Начинается подъем, давление пробкой выталкивает меня наверх, еще несколько секунд – и я рассекаю жидкую преграду…

Она ест апельсин. В уголках губ капли сока. Солнце ласково греет наши тела. Я лежу на верхней палубе, катер чуть покачивается, мне лень шевелиться, я устал, я счастлив.

– Я тебя видела, – говорит она. – Ты хорошо справился.

Я улыбаюсь синему небу.

– Ты хочешь сказать, что очень хорошо справился!

Это голос Марена, который садится рядом с нами, держа в руке кружку горячего чая, от которого идет пар. Он смотрит на меня сиреневыми, неукротимыми глазами.

– И даже очень, очень хорошо, – повторяет он, не спуская с меня какого-то странного взгляда.

Он выглядит таким уверенным в себе. Не нахальным, нет, а именно уверенным – в своем теле, в своем разуме. Уверенным в том, что на свете все будет именно так, как он решил. Он улыбается Ким. Что их связывает? Может, они любовники? А какова была роль Пас во всем этом? Внезапно она снова завладевает моими мыслями. Значит, все на свете бывает так, как он решил? А как же Пас?

Марен берет правую руку Ким своей левой рукой, а правой сжимает мою. Я заинтригован, я подчиняюсь. И он говорит – взволнованно и одновременно торжественно:

– Теперь ты член нашего братства.

Мне как-то не по себе, я смущен его жестом, смущен до того, что выдергиваю руку. По его лицу пробегает тень.

– Братства?

– Да, братства ныряльщиков. Людей, которые погружаются под воду, – говорит он. – Тебя это слово шокирует?