Адриана Трижиани - Жена башмачника

На Чиро были темно-синие вельветовые рабочие штаны и аккуратно заштопанная, накрахмаленная рубашка из шамбре, а сверху – серое шерстяное пальто с черным кантом. Сестра Эрколина нашла пальто в сумке с пожертвованиями, оставленной на ступенях монастыря, а сестра Анна-Изабель соорудила к нему подкладку из нескольких ярдов шелковой ткани в огурцах, оставшейся от постельного белья, которое монахини шили к свадьбе мэра.

Тем утром, в первых лучах рассвета, сестра Доменика постригла мальчиков, после чего рьяно протерла им головы свежим лимонным соком с каплей чистого спирта. Чиро заметил на это: «Когда сестра Доменика берется за дело, красота причиняет боль».

Монахини выстирали, погладили и заштопали одежду, которую собрали им в дорогу. Чистого белья, носовых платков с вышитыми сестрой Терезой инициалами и носков, связанных сестрой Доменикой, должно было хватить на первое время. Сестры сделали все, что в их силах, чтобы подготовить мальчиков к встрече с новым для них миром – хотя бы внешне.

Эдуардо посмотрел на большие вокзальные часы – на перламутровом циферблате чернели римские цифры. Все в Бергамо казалось более значительным, чем в горах, – даже в том, как здесь узнавали время, была солидность.

Братья уже тосковали по своему городку. Осматривая станцию, они вспоминали, что оставили. У длинного черного поезда, стоявшего на путях, были деревянные подножки, и они напомнили Эдуардо, как монахини выставляли за дверь обувь, чтобы ее почистили. Пассажиры, спешившие к своим вагонам, то и дело натыкались на мальчиков. Эдуардо и Чиро изо всех сил старались не мешать, но на их извинения никто не обращал внимания.

Сами люди здесь были иными. Хорошо одетая публика ничуть не напоминала ремесленников и рабочих с гор. Эти синьоры из Бергамо все были в шитых на заказ костюмах-тройках, а поверх – в пальто из шелковистой шерсти, на головах у них красовались фетровые шляпы с широкими темными лентами, украшенные либо пером, либо элегантным бантом. Мужчины в Вильминоре тоже надевали шляпы, но только из практических соображений, летом – соломенные, дабы защититься от солнца, зимой – шерстяные, дабы уберечься от холода.

Здешние господа носили обувь из крашеной телячьей кожи со вставками из шагрени, на шнурках или пуговицах. В руках у них были саквояжи из тисненой замши. Женщины были одеты по последней моде – длинные юбки и приталенные жакеты. Прически их были увенчаны эффектными шляпками с пышными плюмажами, с облаками вуалей, волной переливавшимися через широкие поля, и с завязанными под подбородком атласными лентами. Дамы словно плыли над землей, слышался лишь шорох юбок да легкий перестук каблучков высоких, застегнутых на пуговицы ботинок, едва касавшихся тротуара.

Эдуардо озирался в поисках четверых молодых людей, к которым он должен был присоединиться, заглядывал в листок с их именами.

– Вот, – сказал Чиро и протянул брату три лиры, которые ему дал Игги.

– Нет, нет, убери это, Чиро.

– Возьми.

– Там, куда я еду, деньги не понадобятся, – сказал Эдуардо.

В смятении от близкого расставания Эдуардо сверлил взглядом гигантские часы, мечтая, чтобы время остановилось. Ему хотелось дать брату что-нибудь на память.

Чиро посмотрел на мамино кольцо с печаткой, с выгравированной на нем хитро закрученной «С».

– И кольцо тоже не вздумай мне предлагать, – сказал Эдуардо.

Чиро рассмеялся:

– Как ты угадал?

– Ты самый щедрый человек из всех, кого я знаю. Ты бы отдал мне свои башмаки, если бы мог. И не стал бы жаловаться, что придется идти в Венецию босиком.

– Да мои ноги в два раза больше твоих, – сказал Чиро.

– К счастью для меня, потому что у тебя безобразные ботинки.

– Это все, что сестра Доменика смогла найти в корзине, – пожал плечами Чиро. – Кроме того, когда ты станешь священником, тебе дадут сутану, воротничок и черные туфли. У тебя никогда не будет недостатка в одежде, это уж точно.

– Францисканцы не носят сутану. Только коричневую рясу из мешковины, подпоясанную старой веревкой. И сандалии.

– Раз уж ты собираешься преодолеть все трудности, чтобы стать священником, я бы хотел, чтобы ты присоединился к шикарному ордену. Ты заслуживаешь тонкого белья из Венсена, как у дона Грегорио. Бедный сирота, ты собираешься стать бедным священником. Прямо как краб, ходящий боком.

– В этом весь смысл, Чиро, – улыбнулся Эдуардо. – Иисус знаменит вовсе не расшитыми ризами.

– А что будет со мной? – тихо спросил Чиро.

– Семья Анны-Изабель позаботится о тебе. – Голос Эдуардо дрогнул: он уповал на то, что его слова окажутся правдой. Заботиться о Чиро всегда было его обязанностью. Как он сможет доверить ее кому-то еще? – Такова жизнь, ты же знаешь. Родственники ничего не могут сделать для Анны-Изабель, потому что она монахиня и дала обет бедности. Вместо этого они сделают для тебя то, что она просит. Ты очень везучий, Чиро.

– Правда? Ты считаешь нас везучими?

Сам Чиро считал, что судьба против них на каждом своем повороте. Если бы тем вечером он не забыл ключи, то не застал бы Кончетту со священником, что послужило причиной всех этих ужасных событий.

– Да, брат. Мы ведь добрались сюда. – Эдуардо смотрел на пути, стараясь не плакать.

Братья Ладзари, стоявшие сейчас на платформе, еще ни разу в жизни не разлучались. Мало что осталось между ними невысказанным. Во многом Эдуардо заменил Чиро родителей: служил для него моральным ориентиром, помогал разобраться в монастырской жизни, подталкивал к учебе – и в то же время советовал видеть в людях лучшее и задуматься о возможностях, таившихся в том мире, что лежал за пределами деревенской площади Вильминоре.

Эдуардо исполнилось семнадцать, он был склонен к созерцательности и смирению. Его отличали необычные для молодого человека серьезность и чуткость.

Чиро должно было исполниться шестнадцать на пути в Америку, на корабле. Он уже вымахал до метра восьмидесяти. Задиристость, свойственная ему в детстве, сменилась мужественностью, благодаря которой он казался старше своих лет. Эдуардо оглядел Чиро и решил, что младший брат в состоянии позаботиться о себе физически. Но его беспокоила доверчивость и наивность Чиро, которыми могут воспользоваться люди менее благородные. Молодые люди с кротким характером обычно сознают, что в мире есть темная сторона. А сильные, вроде Чиро, – никогда.

– Знаешь, Чиро, – медленно заговорил Эдуардо, – я ведь не слишком остро чувствовал утрату отца, потому что ты так сильно на него похож. Иногда, засиживаясь допоздна над учебниками, я смотрел на тебя спящего и вспоминал, как он лежал на траве, отдыхая во время сиесты. И мог бы поклясться, что папа никогда не оставлял нас, потому что он живет в тебе. Ты похож на него, и далеко не только внешне. Склад ума у тебя такой же, как у отца.