Рустам Максимов - Смерть князьям и ханам

«литовцы» очень быстро нашли способ пополнить табун, попросту заарканив наиболее упрямых жеребцов, и притащив их к основной массе коней.

Совершенно внезапно башня нашего «триста четвёртого» бронетранспортёра пришла в движение, довернув на какие-нибудь, наверное, пять градусов. Даже не предупредив нас, старший лейтенант Кравченко открыл огонь из башенного ПКТ. Мы сразу же ссыпались с брони, и, вскинув автоматы, взяли на прицел прибрежный кустарник.

Затем, почти одновременно, поднесли к глазам бинокли.

— «Шварц», в чём дело? По кому ведёте огонь? — озабоченным голосом запросил по рации майор. — «Шварц», приём.

— «Колдун», это я подстрелил в кустарнике вражеского разведчика, — ответил на запрос сидевший в кресле наводчика Кравченко. — Гарантирую, что попал, приём.

— Понял тебя, «Филин», — более спокойным тоном произнёс наш командир. — Сейчас пошлю десятника Касьяна — пусть они проверят

«зелёнку».

Семерка всадников отделилась от конца колонны, и, рассыпавшись цепью, поскакала к указанному Стрельцовым кустарнику. Остальные

«литовцы» по команде сотника Владимира на всякий случай изготовились к лучной стрельбе, чтобы отражать атаку врага, если таковая, вдруг, последует. Тут я обратил внимание на крестьян, которые после нашей стрельбы так и застыли гипсовыми статуями, разглядывая пулемётные стволы на башне бронетранспортёра. Судя по всему, мужики на какое-то время полностью позабыли о более насущных делах. Пришлось прикрикнуть на них, на их старосту, Иллариона, а затем громко гаркнуть на тех, кто торчал, раскрыв рот, на том берегу реки. Пусть поторапливаются, чёрт возьми, паром уже нужен нам, здесь и сейчас.

Тем временем десятник Касьян поднял вверх две стрелы, что, похоже, означало пару обнаруженных вражеских лазутчиком. Двое спешившихся дружинников выволокли из зарослей чьё-то тело, обыскали его по-быстрому, о чём-то переговорили с Касьяном, и вскочили на своих коней. Из кустарника вынырнули ещё трое воинов, и, пару секунд спустя весь отряд поскакал по берегу в нашу сторону.

— Здравы будьте, долгие лета, бояре, — подъехал к «триста четвёртому» БТРу сотник Владимир. — Гляжу, а землепашцы-то татарскими лошадками разжились. Народец, видать, из тутошних будет?

— И тебе здравствовать сотник Володимир. Да, это здешние крестьяне из той деревушки, что вы проехали, — я сразу же смекнул, куда клонит хитроумный «литовец». — Мы уничтожили на переправе ордынский отряд, и отдали все трофеи мужикам — пусть те вооружатся, как следует. Ну, и лошадей сколько-то отдали.

— Оно, конечно, верно, что землепашцев вооружили, — хитро прищурившись, согласился со мной сотник. — Глядишь — им и понадобится. Да и лошади сейчас лучше степные, а не работные.

В этот момент к нам подкатил «триста первый» бронетранспортёр, из командирского люка вылез Стрельцов, и нам стало не до обсуждения количества подаренных крестьянам трофеев. В конце концов — это наше дело, кому и чего отдать. Вон, мы же не спорим, что дружинники Владимира сняли оружие и амуницию с тела подстреленного Степаном ордынца. Сняли, и молодцы. Нефиг добро по кустарнику оставлять.

Кстати, о лазутчике: десятник Касьян доложил, что вражеских разведчиков было двое. Одного мы укокошили, а второй удрал, раненый, теряя кровь, сумел-таки скрыться. Так, что, в совокупности с уничтоженным майором на дороге дозором, нам следовало вскорости ожидать очередного визита незваных гостей.

Третьим рейсом мы переправили остатки крестьянской команды Иллариона, во главе с ним самим, и всё то барахло, что насобирали на этом берегу пейзане. Включая и татарских коней. Основной трофейный табун, кстати, «литовцы» переправили своим ходом, чуть выше по течению загнав лошадей в воду. Здесь, что ни говори, сыграл свою роль практический жизненный опыт жителей четырнадцатого века, т. к., мы, скорее всего, поступили бы иным образом — перевозили бы коней на пароме. Впрочем, не простаивало и это, вовремя отобранное у «плохих парней», плавсредство. Разделившись на две части, дружинники Владимира споро переправились через реку, а затем возвратили паром нам.

В принципе, наши возможности позволяли пересечь водную преграду самостоятельно, но майор Стрельцов решил воспользоваться паромом.

Что же, вполне логично, если учесть вероятность присутствия на опушке соседнего леса вражеских разведчиков. А как показали совсем недавние события с подстреленным лазутчиком, мы не могли полностью исключить такую возможность. Следовательно, нельзя было позволять врагу разузнать обо всех наших технических возможностях и преимуществах.

Неизвестно, следили ли, или нет, за нами ордынцы, но появились они именно в тот момент, когда «триста первая» машина уже почти пересекла на пароме реку, оказавшись практически у противоположного берега. На выходящей из леса дороге внезапно появилась колонна всадников, и, расходясь веером, сходу попыталась атаковать нас. Нас

— это экипаж «триста четвёртого» БТРа, да ещё вдобавок и двух майоров, которые приняли решение переправляться в арьергарде.

Татары не стеснялись: сразу же натянули луки, и засыпали нас градом стрел, вероятно, рассчитывая на свою излюбленную тактику.

Причём, практически все стрелы оказались с гранёными наконечниками, т. е., бронебойными, предназначенными для поражения доспешных целей.

Видимо, ордынцы полагали, что имеют дело с хорошо экипированными рыцарями, в латах и кольчугах. Если бы! Вся защита спецназовцев состояла из шлемов и набитых автоматными магазинами разгрузок, и ни у одного из них не было бронежилетов. Хотя бы лёгких, кевларовых, способных отразить удар колюще-режущими предметами, наподобие тех же стрел.

Зато у нас имелось два пулемёта — башенный, и «печенег» в руках старшего лейтенанта Скорохватова — к которым вскорости присоединился и третий. Увидев противника, Степан Кравченко развернул башню

«триста первой» машины, и устроил кровавую баню правому флангу атакующих ордынцев. Тем временем, скоординированным огнём «печенега» и трёх автоматов мы покрошили левый фланг, а весь вражеский центр длинными очередями из ПКТ опрокинул Ринат. Я израсходовал где-то полтора магазина, стреляя короткими, примерно столько же боеприпасов расстреляли Стрельцов и Хабибуллин. Наш пулемётчик выпустил по врагу почти всю ленту на сотню патронов.

Спустя полминуты после начала атаки, нахлестывая лошадей, горстка уцелевших татар в панике скрылась в лесу. После адского грохота, вызванного нашей стрельбой, над полем боя повисла тишина, нарушаемая глухими стонами и бормотанием нескольких недобитых ордынцев. Среди десятков лежащих на земле тел с тревожным ржанием носились потерявшие всадников лошади, до которых уже никому не было дела.