Игорь Карде - Пуля для Власова. Прорыв бронелетчиков

«Вот гады, – подумал Иван, – как же они узнали, где мы кашеварим?» Ответ он получил, как только взглянул на небо: над хутором медленно проплывала «рама». Дождь давно перестал, небо прояснилось, и немецкий разведчик отправился на охоту. И сразу же засек скопление людей у разрушенного хутора. И, разумеется, тут же и дал команду артиллеристам, чтобы открыли стрельбу.

Немцы били из тяжелых орудий – наверное, решили, что к русским подошло подкрепление и готовится очередная атака. Вот и нанесли упреждающий удар. Накрыли спящих, отдыхающих красноармейцев… К счастью, бойцы не сидели кучно, разбрелись по всему саду, легли под яблонями. Иначе бы… А так отделались относительно малой кровью – всего-то шесть убитых и раненых.

«Фокке-Вульф», сделав еще круг, убедился, что артиллерийский удар достиг цели, и убрался восвояси. «Ну и сволочь, – подумал Иван, – не дал спокойно поспать. И ничем его, гада, не достанешь, летает высоко, можно бы только из зениток. Но нет их…»

Иван еще раз выругался и пошел собирать бойцов – пора возвращаться на передовую. Отдохнули немного, и хватит, пора на войну. Хотя, собственно, война была здесь повсюду – даже в деревенском саду. Мешков то и дело натыкался на поломанные, расщепленные деревья, остатки каких-то сараев, разбитую домашнюю утварь… «Эх, сколько добра пропало, – думал он, – видно, до войны здесь хорошо жили, зажиточно! Дома-то все крепкие, из толстых бревен, на высоких подклетях. Значит, было что и хранить…»

Но сейчас от деревенских домов почти ничего не осталось – сгорели полностью. Был хутор – и нет его, съела проклятая война…

В воздухе тяжело и кисло пахло взрывчаткой, а еще едким дымом. «Да, дела, – думал Иван, – только что радовались жизни, поели вкусно, и вот на тебе… Смерть прилетела! Правильно говорят: судьба-судьбина, кому жена, а кому – скотина. И никуда от нее, проклятой, не деться, везде смерть достанет, даже во время сна…»

Иван приказал похоронить погибших тут же, в саду – место хорошее, сухое, все лучше, чем в гнилом болоте. Затем собрал своих бойцов и погнал их на передовую – сражаться, защищать Родину.

На передовой Ивана, как выяснилось, ждал не только один сержант Аникеев. Гостем оказался журналист из армейской газеты «Отвага» Михаил Кофман. Худощавый, чернявый младший лейтенант сидел на поваленной сосне и был занят делом: подложив под себя свернутую шинель, что-то быстро корябал огрызком карандаша в блокноте. Очевидно, записывал свои мысли и впечатления… Время от времени он поднимал вверх лицо, щурился на яркое солнце и улыбался – припекает-то как, совсем по-весеннему, тепло уже…

Да Кофмана дошел слух о старшем сержанте, захватившем вместе с разведчиками важного «языка» да еще целую трофейную кухню с кашей. Вот и решил написать очерк про простого русского парня, ставшего настоящим воином, смелым и отважным. И, кстати, отмеченным за свою храбрость уже двумя медалями. Тоже показатель…

Миша Кофман прибыл во Вторую Ударную совсем недавно, всего две недели назад. До этого служил в главной газете Ленинградского фронта «На страже Родины» и на полях сражений бывал нечасто, да и то – не дальше дивизионных и полковых штабов. Честно говоря, трусил немного… Но внезапно ему захотелось получить яркие, живые впечатления, чтобы написать очерк о солдатском подвиге. И чтобы непременно – с передовой, где, собственно, и шла война…

Вот и напросился в командировку во Вторую Ударную армию – знал, что она ведет самые тяжелые, упорные бои с гитлеровцами. Просьбу молодого корреспондента, разумеется, удовлетворили – нам нужны талантливые материалы, и желательно – без надоевших штампов и примитивной казенщины. А Миша писал очень хорошо – сочно, умело, размашисто.

Его направили в редакцию армейской «Отваги» – там служат умные, опытные ребята, помогут собрать материал. Пусть поработает, наберется опыта, а потом напишет большую статью или очерк…

Миша добрался до села Кересть, где размещалась редакция «Отваги», быстро освоился и приступил к работе. На старой, неудобной пишущей машинке стучал заметки о ратных подвигах советских бойцов и командиров, о солдатских буднях, наполненных простым героизмом, о непримиримой борьбе с гитлеровскими захватчиками. Но это было все не то – такие материалы он мог строчить и у себя в редакции, не выезжая на фронт. Хотелось чего-то большего – необычного, интересного, редкого…

И тут он случайно услышал о старшем сержанте Мешкове. И понял – вот оно, то, что надо. Почуял, что называется, шестым чувством – из этого может получиться отличный очерк!

И загорелся идеей написать солидный (на полосу точно!) материал о храбром, смекалистом русском парне, оставившем проклятых гитлеровцев (причем сразу несколько рот!) без обеда и вообще без полевой кухни…

«Если очерк выйдет, – думал Михаил, – то его, несомненно, возьмут и в «Отвагу», и в нашу фронтовую «На страже Родины». Там такое любят – живой материал, героический, но в то же время – человеческий, душевный. Надо показать Ивана (имя, кстати, хорошее, символичное!) как обычного деревенского парня, доброго, мирного, но способного в трудный момент стать солдатом и совершить подвиг во имя Родины. И даже, если надо, отдать свою жизнь за нее… Совсем как в песне: «Когда страна прикажет быть героем, у нас героем должен стать любой…»

«А если очерк понравится в политотделе фронта, – размышлял он далее, – то его могут взять в «Ленинградскую правду» и даже в «Красную звезду». Почему нет? Материалы с передовой в редакциях ценят, тем более правдивые, искренние, сделанные проникновенно, с душой. Тогда его отметят и даже, если повезет, пригласят в штат…»

Вот это будет настоящая удача! Центральная пресса – это вам не армейская и даже не фронтовая газета, совсем другой уровень. И славы не в пример больше, да и денег тоже. Не говоря уже о карьерном росте… Одно дело – бегать самому по полям и лесам, трястись в полуторках, мерзнуть в холодной фронтовой редакции, и совсем другое – сидеть в теплом кабинете и раздавать задания другим корреспондентам. Как говорится, разница большая… Но, чтобы тебя заметили, выделили, надо написать что-то по-настоящему выдающееся. Чтобы сказали «ах!» – и мурашки по коже. Или, что еще лучше, слезы из глаз…

Вот Илья Эренбург умеет сочинять, его очерки читают буквально все, во всех землянках, штабах и кабинетах… Говорят, даже сам товарищ Сталин с большим одобрением относится к его творчеству, цитирует хлесткие, острые, пронизанные яростью строчки… Жаль только, что у него самого так пока не получается. Но ничего, научится, талантом не обделен, это точно. Или хотя бы способностями…

Собственно говоря, из-за них, из-за литературных способностей, Миша и поступил в пединститут на русский язык и литературу. Чтобы быть ближе к тому, чему решил посвятить всю свою жизнь – литературе, писательскому делу. Школьные друзья его отговаривали: куда ты, Мишка? Там же, в этом педагогическом, одни девчата учатся, на училок! Разве это профессия для настоящего парня? Если поступать – так в летчики! Вот это правильное дело! «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор…» Можно еще в танковое или артиллерийское училище, тоже ничего. Даже в пехотное, на крайний случай… Но не в пединститут же!