Андрей Валентинов - Преступившие

– А ваш этот… Президент или как там его?

– Он… он тоже за свободу, – еще менее уверенно сообщил Келюс.

– Стыдись! – отрезал дед. – Историк, а мелешь чушь! Это гимназисты были за «свободу», и то недолго! Сразу ставь вопрос – какой класс стоит у власти! Эти, твои… Они-то знают, да вам пока не говорят. Но тебе не грех было подумать об этом раньше.

– Ага! – загорелся внук. – Лучше, значит, танки, колхозы-совхозы, Гулаг, Афганистан и ГПУ?

– Еще не знаю, – мотнул головой Лунин-старший. – Пока не с чем сравнивать. Хотя могу догадываться. Трое уже погибли. Вас, раненых, по сути, бросили. Мы своих раненых не бросали.

– Нас не бросили, – вяло возразил Николай. – К нам даже Президент заходил… и телевидение…

– Бросили! – повторил старик. – Итак, снова победа на крови – как раз то, в чем нас обвиняли. При штурме Зимнего мы потеряли тоже немного – шестерых. Лиха беда начало, Келюс! Безоружные люди против танков – красиво и безопасно… тем, кто за их спинами. А вдовы и сироты – это не впервой. И хорошо, если те трое в самом деле погибли в бою, а не как-нибудь иначе…

Внук порывался возразить, но вдруг отчетливо вспомнил окровавленное тело в синей куртке и промолчал.

– Все! – заключил дед. – Переодеваться и отдыхать. Фроат, я дам вам чистую рубашку, эту надо постирать. Я тоже полежу, не хочу быть четвертым в этом списке… победителей…

Весь следующий день Лунин-внук отдыхал, стараясь поменьше двигаться, ограничив свою активность телевизором и газетами. Эйфория победы, захлестнувшая эфир, как ни странно, не очень радовала Келюса. Он приписал эти последствия контузии, заставляя себя не думать о событиях страшной ночи и о мрачных пророчествах деда. Фрол также провел весь день в квартире, изрядно скучая и то и дело порываясь выйти на улицу. Рана полностью затянулась, оставив лишь розовое пятно на коже, что поразило врача, вызванного старшим Луниным. Келюс также быстро поправлялся. Травма напоминала о себе лишь легким головокружением и слабостью.

Ближе к вечеру деду позвонили по телефону. Старик, выслушав чей-то долгий рассказ, накинул пиджак и вышел, обещав вернуться через полчаса. Отсутствовал он, однако, больше двух часов, и Келюс начал уже волноваться, вспоминая, захватил ли старик валидол. Но дед вернулся внешне спокойный, пояснив, что был в гостях в соседнем подъезде. Пройдя в кабинет, он долго сидел за столом, о чем-то размышляя, затем позвал внука.

– Келюс, – начал он, усаживая Лунина-младшего в кресло. – Надо поговорить.

Николай взглянул на деда и кивнул, сообразив, что речь пойдет о чем-то важном.

– Я не прошу тебя давать честное пионерское, комсомольское или белогвардейское слово, – начал Николай Андреевич, – просто если мы не сохраним кое-что в секрете, могут быть неприятности. Не хочу пугать, но без головы останемся и ты, и я…

Келюса передернуло. Он понял – дед не шутит – и тут же вспомнил лицо Китайца.

– Несколько часов назад, – вел далее старик, – один человек уже погиб. Он участвовал в… очень важном деле. Я бы с удовольствием не вмешивал тебя, но мы живем вместе, и об этом знаю не только я…

Николай Андреевич замолчал, переводя дух. Келюс потянулся к валидолу, но дед покачал головой и продолжал:

– Несколько месяцев назад в Центральном Комитете был разработан план эвакуации наиболее секретных документов на случай, подобный нынешнему. Вчера поступил приказ. Все было готово, но человек, занимавшийся этим делом, был убит.

Келюс вздрогнул – снова вспомнился Китаец и неподвижное тело в синей куртке.

– Он выпал из окна, – продолжал дед. – Видимость самоубийства. Он даже записку оставил… Но это не самоубийство, Келюс. Он держал в руках все связи, и теперь операция под угрозой. Завтра ваши будут штурмовать Центральный Комитет. На квартиру другого товарища, руководившего, так сказать, резервной линией, был налет. Этот человек ранен. Какие-то бандиты в черных куртках…

– Группа майора Волкова! – невольно вырвалось у Келюса. Дед удивленно взглянул на Лунина-младшего, и тот поспешил пояснить: – Мне о них Генерал рассказывал. Он опасался, что они могут ворваться в Белый Дом. Так что они не наши, а ваши…

– Может быть, – на удивление спокойно отреагировал Николай Андреевич.

– Сейчас время измены. Большой измены, Келюс… Итак, операция сорвана. Но самые важные документы – несколько десятков папок – мы все же вынесли. Спрятать их некуда – пока. Через несколько дней мы что-нибудь придумаем, а до тех пор решено рассредоточить их по нескольким местам. На военном языке это называется «россыпью». Кое-что будет у нас дома. Я рискую своей и, к сожалению, твоей головой, но иного выхода нет. Конечно, если ты будешь последователен, то можешь позвонить прямо в Белый Дом. Наши в свое время приветствовали подобные начинания. Ваши, вероятно, не будут оригинальны…

Келюс решил возмутиться, но передумал. Он почему-то не боялся за себя и Фрола, но за деда сильно волновался. В конце концов политические разногласия были их личным делом, и лавры Павлика Морозова Николая никогда не прельщали.

– Но хоть заглянуть в эти чертовы папки можно? – поинтересовался внук, которого эта история, несмотря на мрачный колорит, изрядно заинтриговала.

– Заглянешь, – пообещал дед. – Надо же знать, за что рискуем. Но не думай, Келюс, ничего особенного ты не увидишь. Скорее всего, там будут какие-нибудь цифры. Эти архивы надо рассматривать как мозаику – целиком. Что-что, а тайны мы умели прятать всегда. Фроату говорить не будем – ни к чему…

…В два часа ночи, когда Фроат уже давно спал, Лунин-старший вышел из квартиры, вскоре вернувшись с тремя серыми папками, на которых стояли четырехзначные номера. Келюс, преодолев искушение немедленно в них заглянуть, помог деду спрятать секретный груз в наскоро приготовленный тайник – за второй ряд книг на верхней полке книжного шкафа…

Наутро Фрол взбунтовался, заявив, что превосходно себя чувствует и не желает более соблюдать больничный режим.

– И вообще, – прибавил он, допивая вторую чашку кофе, – надо по городу, елы, побродить, раз уж в Столице оказался. А то ничего интересного, кроме телевизора, и не увижу. Ведь, говорят, революция, в карету его!

– Кое-что интересное вы уже видели, – невозмутимо заметил Лунин-старший. – В некотором роде, даже ощутили. А самое интересное вам не покажут.

– Но ведь действительно революция, дед! – поддержал приятеля Келюс. – Тебе, небось, в семнадцатом не мешали по улицам бегать!

– Это еще не революция, молодые люди, – покачал головой старик. – Это еще, так сказать, карнавал, игрище. Господа бояре власть делят. А вот через годик, через два, когда очереди за хлебом станут побольше, чем в «Макдональдс» – тогда пожалуй… Только выходить на улицу не захочется. Как и мне, кстати, в семнадцатом…