Василий Панфилов - Улан. Экстремал из будущего

– Мне в Шляхетский корпус требуется директор. Возьмешься?

Комплекс зданий Шляхетского корпуса впечатлял, бывший Меньшиковский дворец выстроен был с таким размахом… Ну а затем – здания строились дополнительно, так что кадетам, обслуге, воспитателям и учителям было очень просторно.

Знакомство с кадетами и персоналом проходило штатно. Игорь просто заезжал сюда, когда появлялось свободное время. Сидел на уроках, посещал уроки фехтования и верховой езды, заходил в спальни и подсобные помещения, общался с людьми.

Первое впечатление было благоприятное. Точнее, он изначально настраивался на низкий уровень, ну а раз уровень оказался не слишком низким, то уже замечательно. Компетентность большинства преподавателей особых сомнений не вызывала, но вот расписание занятий было составлено достаточно бестолково, да и свободного времени у кадетов просто не должно быть!

Здесь же занятия шли три-четыре часа до обеда, да после обеда пара-тройка часов уходила на военную подготовку – и все… Считалось, что этого вполне достаточно, ну а если есть желание, то господа кадеты могут заниматься дополнительным самообразованием в библиотеке или с помощью педагогов.

Щаз! Дети и подростки не слишком-то желали заниматься дополнительно, хотя были и исключения – нечастые. В основном же свободное время было занято играми, шатанием по городу (кто постарше) и прочими, столь же «интеллектуальными» занятиями.

Князь же видел полноценное военное училище – без чистки картошки и прочих нарядов по кухне, разумеется. Ну и составил…

– А отдыхать когда?! – с ужасом воскликнул наследник, увидев предполагаемое расписание.

– Лучший отдых – перемена занятия, – спокойно ответил попаданец. Он привык постоянно чему-то учиться и просто не понимал «лентяев».

– Но не столько же! – помахал Петр бумагами со священным ужасом в глазах.

– Почему?

– Ну сам смотри, – ответил цесаревич и начал читать: «Подъем в шесть утра (зимой позже, летом раньше); в шесть десять – молитва; в шесть пятнадцать – семь ноль-ноль – зарядка; семь пятнадцать – завтрак…» У тебя же день курсантов расписан до самого вечера!

– Неправда, – обиделся Грифич, – только до четырех, а дальше – всевозможные клубы и время на самоподготовку.

– Хоть объясни мне, что такое клубы в твоем понимании? – с видом мученика сказал Петр.

– Ну как же, – удивился попаданец непониманию очевидных (для него) вещей, – собираются вместе под руководством наставника и занимаются чем-то полезным – фехтованием, борьбой, химией, музыкой.

Утвердил.

Нововведения вводились не сразу, так что у кадетов была возможность оценить всю степень «коварства» нового директора, и подростки начали роптать. Однако князь не унимался и придумывал все новые и новые затеи. Вот и сейчас вызванный к начальству кадет стоял, боясь пошевелиться.

Еще бы – ладно сам полковник, но здесь же был и цесаревич, приехавший инспектировать Корпус…

– А мундир кадетский чем тебя не устраивает? – откровенно веселясь, спросил Петр. – Смотри, какой вид бравый!

Кадет приосанился, но князь только фыркнул. Проведя рукой по парику подростка, он с видимым отвращением отряхнул ее и проговорил:

– Пудра – не порох, букли – не пушки, коса – не тесак, а он – не немец, а природный русак!

Наследник аж приоткрыл рот от столь высокой поэзии, хохотнул… Затем погрузился в молчание. Длилось оно недолго, и Петр Федорович встал из кресла и махнул рукой на Игоря.

– Убедил. Все. Корпус полностью на твоем усмотрении.

Если окружающим действия попаданца казались необыкновенно энергичными, то самому Игорю казалось, что время как будто застыло – настолько неторопливо относились люди к своим обязанностям. За обучение Павла он взялся в сентябре, в октябре взялся еще и за Шляхетский корпус, а что-то конкретное удалось сделать только к концу ноября.

Не сказать, чтобы много, но, по крайней мере, воспитанники уже поняли, что такое утренняя зарядка и клубы. По поводу же «грифичски жестокой» учебы недовольство нивелировалось нормальной одеждой. Она пока еще только шилась, но кадеты успели оценить отсутствие париков и удобство покроя. Оценили и клубы – для начала князь выбил химическое оборудование из Академии наук и нашел хорошего преподавателя – одного из учеников Ломоносова.

– Да где это видано, – горячился слушатель последнего курса Шляхетского корпуса, – чтобы так дворян гонять! Чай, сами можем решить, чем нам заниматься!

– То-то ты, Никитушка, обзанимался весь! – ехидно парировал слова губастого увальня поджарый парень с мелкими чертами лица. – Ни в библиотеку тебя не затащишь, ни на манеж. Только гуляешь да спишь.

Лицо увальня побагровело, и он, не найдя аргументов, засучил рукав и полез в драку. Такие вот «дискуссии» в дальнейшем возникали неоднократно.

Познакомился он и самим ученым, но мельком, полковник сейчас настолько закружился в текучке, что на нормальное общение времени просто не было. Точнее, свободное время было, но из-за графика самого князя только по ночам. Даже тренировки пришлось перенести на раннее утро, и теперь они с Тимоней оккупировали спортзал в четыре утра. В остальное же время – учеба Павла, дела Корпуса, беседы с поставщиками и потенциальными педагогами, разговоры с членами императорской семьи и царедворцами, собственная учеба, какие-то изобретения.

Пока что изобретение было всего одно – мясорубка. Посмотрев на Елизавету, которая не могла даже нормально есть, попаданец нарисовал эскизы мясорубки, затем побеседовал с гончаром, вылепившим модели деталей, и наконец – одним из литейщиков, работающих на Двор.

Мясорубка получилась монструозная – в несколько раз больше оригинала. Однако работала отменно и изначально была снабжена несколькими насадками. Изобретение оценили не только государыня, но и сановники постарше. Ну что тут скажешь, в преклонном возрасте проблемы с зубами есть у многих, а вот зубных врачей поблизости не наблюдается…

Вскоре литейщик озолотился, копии «пошли в народ». Доля попаданца? Не смешите, патентное право в эти времена… Были какие-то зачатки, и князь узнавал предварительно, но смысла в патентовании данного изобретения не было – «выхлоп» очень уж маленький.

Состояние Елизаветы было совсем уж хреновым, и пусть Игорь не помнил даты ее смерти в РИ, было ясно, что – все… Не сказать, чтобы он прямо так сильно привязался к императрице, но какую-то благодарность к ней все же испытывал. Поэтому и взялся за написание музыки к похоронам.

Написание – громко сказано, скорее – «вспоминание». Увлечение музыкой дало о себе знать, и наиболее выдающиеся произведения он помнил.