Олег Бажанов - На изломе

– Конечно, – раздался другой голос, – лучше жить при культе ничтожества, изображающего личность. И Россию продавать и разворовывать! А времена всегда одинаковые…

– Это ты, Костин? – насторожился Косачаный.

– Я, товарищ подполковник, – спокойно ответил крепыш – борттехник из экипажа Фархеева.

Рядом с ним сидела Ирина, и Иванов стал догадываться, с кем она изменила Ковалеву. Что ж, капитан Костин – мужчина интересный и неглупый – всегда нравился женщинам.

– И кого же ты имеешь в виду? – осторожно поинтересовался Косачаный.

– Кого имел, того имею, – хамил Костин, но замполит на это не отреагировал. – Вы ведь тоже при Сталине еще не родились, товарищ подполковник, а рассуждаете так, будто лично были с ним знакомы.

– Ну а ты-то что можешь об этом знать, чтобы так однозначно защищать Сталина? Все его дела – на крови народа! Все! – Косачаный явно нервничал.

– Я знаю, что такого беспредела, как сейчас, с русским народом при Сталине не было и быть не могло. При нем никто не делал разницы, кавказец ты или москвич, когда нужно было воевать или отстраивать страну. Да, жертвы были немалые. Но и цели достигались немалые. А всю Чечню Сталин очистил за сорок восемь часов. Вы слышите? – Костин, повысив голос, говорил с замполитом, как с глухим. – В феврале сорок четвертого года, когда страна истекала кровью на фронтах страшной войны, за сорок восемь часов все чеченцы были погружены в сорок тысяч вагонов и вывезены в Казахстан и Забайкалье. Все до одного! Кто их вернул? Тоже деятель-демократ, что отрекся от Сталина и подарил хохлам часть России и Крым, а китайцам – Порт-Артур. Что-то этот демократ тогда у народа разрешения на это не спрашивал. А Сталин был в сто раз мудрее всех последующих правителей вместе взятых! Он не воровал, карманы свои не набивал народным добром, болел за страну. Расширял ее границы. Его уважали самые известные главы государств. А кто теперь нас уважает? Мы сами-то себя не уважаем.

– Прости, Костин, не могу с тобой согласиться. Сколькими жертвами заплатил народ за все сталинские преобразования? Сколько умных голов полегло во время репрессий? – Косачаный говорил уверенно, с выражением, прямо глядя в глаза собеседнику: видимо, по части демагогии замполит был силен.

И Иванов не выдержал:

– Перегибы были всегда, при любой власти. Разве не так? Что, в Москве в Белый дом из танков не палили в 93-м? А с приватизацией что сотворили? А вспомните Афганистан. Или Чечню… И всегда страдает народ. Но у Сталина была цель – сделать сильной страну! А что мы видим сейчас?

– Это тот случай, когда цель не оправдывает средства. При Сталине жертв было слишком много! – упорствовал замполит.

– И назовите нам, пожалуйста, Игорь Дмитриевич, официальную цифру: сколько погибло людей от репрессий Сталина? – обратился Иванов к замполиту. – Вы же в академии учились, там об этом должны были говорить.

– Говорили! – замполит свысока взглянул на Иванова.

– За время правления Сталина были репрессированы более шестидесяти четырех миллионов человек. Нам об этом читал лекции профессор Волкогонов.

– А теперь, – вежливо попросил Иванов Косачаного, – скажите, пожалуйста, хотя бы примерно, сколько оставалось населения в Советском Союзе после Гражданской войны, скажем, в 1924–1925 годах?

– Ну, так точно сейчас сказать не могу, – Косачаный потер висок. – Но, если мне память не изменяет, где-то примерно сто двадцать – сто тридцать миллионов человек.

– Пусть примерно, – кивнув головой, продолжал Иванов. – А сколько всего проживало в Советском Союзе на момент переписи в тысяча девятьсот тридцать девятом году?

– Более ста семидесяти миллионов, – не подумав, ответил Косачаный.

– Теперь давайте посчитаем: рост населения, несмотря на репрессии, в эти годы составляет около тридцати процентов. Правильно? А репрессированных по вашей информации получается – каждый третий. Посчитайте сами, выходит – каждый третий. И даже больше, включая стариков и младенцев. Так? – Иванов почти ласково смотрел на задумавшегося замполита. – Хотите, угадаю с трех раз, кто платил Волкогонову?

– Но эта цифра за все годы правления Сталина! – не сдавался Косачаный. – И ты, Иванов, забываешь, что под репрессии попали целые народы: чеченцы, ингуши, крымские татары, калмыки!

– Ну, если вы все так хорошо знаете, почему не говорите, за что? – этот спор стал захватывать Иванова. – Почему не говорите, что чеченцы, ингуши и крымские татары служили у немцев в карательных частях, даже целая дивизия из них была сформирована? А при подходе немцев к Грозному старейшины чеченских родов приготовили подарок Гитлеру: белого коня и бурку. Знаете вы об этом, Игорь Дмитриевич? А калмыцкая конная дивизия при подходе немцев к Сталинграду оголила участок фронта, пропустив противника, и ушла на левый берег Волги, где занималась грабежами и разбоем, когда в Сталинграде рекой лилась кровь. Из-за предательства калмыков наши войска понесли страшные потери. Целый год «дикая» калмыцкая дивизия беспредельничала в тылу наших войск. Только после уничтожения немцев под Сталинградом, наконец, смогли разобраться и с этими предателями. Или вы считаете, что для того времени Сталин поступил жестоко? Я считаю, что товарищ Сталин, как никто другой, очень хорошо знал наш народ. Если я вас не убедил, и вы по-прежнему придерживаетесь версии господина Волкогонова, давайте спросим присутствующих, у кого в семье есть репрессированные при Сталине?

Оказалось, что у Мельничука дед сидел после войны за воровство хлеба с колхозного поля.

– А у тебя в семье кого-то репрессировали? – Косачаный выжидающе смотрел на Иванова.

– Можете посмотреть мое личное дело, – усмехнулся Иванов. – Мой дед был казачьим сотником в Империалистическую, потом служил у атамана Семенова под Читой. В Китай с ним не ушел. Служил, правда, недолго, в Красной Армии у Блюхера. Потом в тридцать шестом попал под репрессии. Отечественную начинал в штрафбате. Дожил до девяноста лет и ни разу плохого слова про Сталина не сказал.

– Воспитывать при Сталине умели, – согласился замполит.

– Наверное, Игорь Дмитриевич, воров, бандитов, убийц и всех остальных уголовников тоже надо отнести к вашему числу «репрессированных»? – «додавливал» его Иванов. – А по-моему, разные ужасные цифры того времени нужны нынешней власти для того, чтобы запугивать свой народ, и чтобы тот, не дай Бог, не просчитал новые цифры по Афганистану и Чечне.

– Вот при Сталине тебя, Иванов, первого расстреляли бы за такие слова! – зло бросил Косачаный. – Сейчас, конечно, ты чувствуешь себя героем – можно все говорить. А такие разговоры и приносят самый большой вред!

– Кому? Стране? Не согласен! Народу? Нет! Власть предержащим? При Сталине, товарищ подполковник, мы бы с вами не оказались в таком дерьме! – Иванов понимал, что начал излишне волноваться, но уже ничего не мог поделать. – Чечня – это позор нынешнего правительства и боль всего народа! При Сталине, товарищ подполковник, не могло существовать террориста Басаева! После недавних событий в Буденновске порядочное правительство должно было уйти в отставку вместе с президентом. А Басаева отпустили, чтобы он стал героем, чтобы с него пример брали другие боевики. О чем только в Москве думают? О больших деньгах? Поверьте, теперь, после Буденновска, террористы не остановятся.