Олег Бажанов - На изломе

– И потом, имей в виду, – снова заговорил Гриневский, – «Мохнатое ухо» не зря здесь находится.

«Мохнатым ухом» боевые летчики называют представителей ФСБ в армейских частях – особистов.

– Пусть бы они Дудаева с Басаевым ловили! – Иванов понял, что вчерашний разговор со звеном Косачаный передал фээсбэшникам.

– Это их дела, – предупредил Гриневский. – Так что, Александр, мой тебе совет: думай головой, прежде чем что-нибудь сказать, и смотри, кто перед тобой.

– Спасибо, Николай Иванович. – Иванов благодарил искренне.

– И еще, – Гриневский поднялся, – в этот раз отстоять тебя мне не удалось, но в следующий список я тебя включу обязательно. Так что – не подведи.

– Постараюсь, Николай Иванович.

Уходя, Гриневский крепко пожал руку, и Иванов остался один. Злость на Косачаного вскипела с новой силой. Настроение упало ниже ватерлинии. Иванов очень жалел о том, что не увидит сегодня Наталью. С ней он бы смог забыть обо всем плохом.

После ужина, отпустив Ващенку и Костина до утра, Иванов напился до беспамятства.

Утреннее пробуждение было ужасным: тяжелая голова раскалывалась, во рту ощущался неистребимый привкус собачьего дерьма.

– Что мы вчера пили? – спросил Иванов помятого Фархеева.

– Водку, – хрипло ответил тот. – Башка трещит!

– Ты где ее брал?

– В ларьке.

– Интересно, что они в нее добавляют? Яд какой-нибудь?

– Гонят из коровьего дерьма, – высказал догадку Фархеев. – Надо бросать пить, командир. Здоровья может не хватить на это.

Чтобы как-то привести себя в чувство, Иванов облился холодной водой из-под крана. Но это мало помогло – голова раскалывалась. Было такое ощущение, что одна половина болит сильнее, а другая совсем ничего не соображает. Необходимо было срочно похмелиться, но смотреть на водку без тошноты Иванов не мог и сильно жалел, что не приберег для такого случая шампанского, как советовал Ковалев. Но делать было нечего: с чувством великого отвращения Иванов налил треть стакана водки и через силу опрокинул ее себе в рот. Проглотив содержимое двумя большими глотками, борясь с подступающей тошнотой, он высунулся в окно и стал глубоко дышать.

Минут через тридцать, почувствовав себя лучше, Иванов направился в столовую. Возле входа слонялись Костин и Ващенка. По осунувшимся лицам подчиненных командир звена понял, что ребята тоже гульнули «по-гусарски».

– В столовой были? – не здороваясь, хмуро поинтересовался Иванов.

– Не хочется, – мрачно промычал Костин.

– Горячего чая попейте без сахара – помогает, – посоветовал Иванов и зашел в помещение.

За завтраком в большом зале слышались разговоры летчиков о каком-то упавшем ночью в горах вертолете. Но из-за плохого самочувствия вдаваться в подробности Иванов не стал.

Горячий чай без сахара ожидаемого облегчения не принес. Голова болела, приступы тошноты стали реже, но совсем не проходили. Иванов вышел из столовой и вновь наткнулся на Ващенку и Костина:

– Ну что, братцы-кролики – начинающие алкоголики, летать-то сегодня сможете?

– Не впервой – отлетаем по первому классу, – ответил Ващенка, но оптимизма в его голосе Иванов не уловил.

– Да, ребятки, – произнес он сочувственно, – дорвались вы до бесплатного. Ну, поглядим, насколько вас еще хватит с такой жизнью.

Предполетные указания командир полка начал с сообщения:

– Сегодня ночью упал вертолет майора Крапивина. Они врезались в одну из сопок Терского хребта. Экипаж и пассажиры погибли. Причины катастрофы выясняются. Возможно, что вертолет был сбит. Прошу почтить память погибших минутой молчания.

В полном молчании летчики поднялись и склонили головы. Каждый понимал, что завтра о любом из них командир полка может произнести такую же речь. Через минуту всем разрешили сесть.

Сразу после сообщения командира Иванов почувствовал беспокойство. Наташа должна была лететь этой ночью. Но летал не один экипаж Крапивина, по этому маршруту работали три экипажа. Иванов без разрешения задал вопрос:

– Командир, а кто у Крапивина был на борту?

– Семеро раненых и сопровождающая медсестра.

– А фамилию медсестры не подскажете?

– Списки у диспетчера, – ответил командир полка и начал давать предполетные указания.

Иванов ничего не видел и не слышал вокруг; он думал о Наташе: вдруг это она? Но успокаивал себя тем, что говорили о погибшей медсестре, а Наташа была фельдшером. Кое-как дождавшись окончания предполетных указаний, Иванов бегом кинулся к диспетчеру.

– Дай взглянуть на список пассажиров экипажа Крапивина! – крикнул он с порога диспетчерской. Диспетчер протянул бумажку с фамилиями. Иванов судорожно пробежал глазами весь список: экипаж – нет, раненые – нет, в графе «сопровождающий» – прапорщик К… Острая боль резанула по глазам и вошла глубоко в сердце, буквы стали расплываться, Иванов почувствовал, как слабеют ноги. Нет – это не она! Он прочитал еще раз. В графе «сопровождающий» значилось: «прапорщик Кубарова Н. Н.»… Иванов не помнил, кто и о чем его спрашивал, что говорил. Все происходящее потеряло смысл, вокруг сгустилась глухая пустота. Наташи нет. Наташи больше нет! Такой замечательной, хорошей, милой, родной Наташки больше нет! Почему, Господи?! Почему она? Этого не может быть! Господи! Не может быть! Не может!..

Через какое-то время Иванов начал понемногу воспринимать происходящее: он сидел на стуле, кто-то входил в диспетчерскую, кто-то что-то говорил, но Иванов не мог пошевелиться, казалось, что мороз прошел по телу и сковал позвоночник, руки и ноги. Наконец, до него дошло, что рядом стоит Ващенка и что-то говорит. Он уловил одно лишь слово «летать». Постепенно смысл этого слова стал доходить до него. Подумав о том, что сегодня нужно летать, Иванов произнес:

– А Наташи нет…

– Я знаю. Летать сможешь? – Ващенка смотрел в упор.

Иванов кивнул:

– Андрюха, оформляйся на вылет. Я буду ждать на вертолете.

Он встал и на ватных ногах вышел на улицу. Душу Иванова разрывала потребность побыть одному. Но на аэродроме люди находились везде: в классах, на стоянках, даже в здании профилактория жили экипажи. Иванов медленно побрел к своему вертолету. Сказав ничего не понимающему борттехнику «Ваня, погуляй, пока Ващенка не придет», Иванов залез в грузовую кабину и закрыл за собой дверь. Только тут он смог найти уединение и позволить себе расслабиться.

– Наташка! – простонал Иванов, упав на откидные сиденья, и почувствовал близкие слезы. Что это? Он не плакал с самого детства. Он не плакал, хороня товарищей, он сдержал слезы, даже узнав о гибели близкого друга, а сейчас ему хотелось плакать. И Иванов плакал. Ему припомнился последний вечер, проведенный с Наташей: она такая красивая, жизнерадостная! Нет, Наташа не могла умереть! Это ошибка… «Господи, ну почему ты не сделал так, чтобы мы летали вместе? Зачем мне жить без нее! Дай мне погибнуть, Господи!» – просил Иванов.