Василий Сахаров - Степные Волки (СИ)

— Это случилось еще до твоего рождения, — герцог взглянул на сына. — После того как бордзу получили отпор в Фергоне, они собрали все свои силы и рванулись на Вольные Герцогства. Первым пал Ангрил, вторым Перенгар, третьими на очереди были мы. Бордзу были сильными и суровыми бойцами, и огромная орда смела бы нас с доски истории, словно пушинку. Нам требовались союзники и единственные, кто мог дать отпор захватчикам, оказались дромы. Поэтому я попросил кагана Бравлина оказать нам помощь, и он не отказал.

Войска каганата пришли на помощь и бордзу были истреблены. После чего они отступили в пустыню, из которой вышли в мир, и с тех пор не появлялись в наших пределах. Прошло время, в каганате воцарились рахи, и я, следуя своей клятве, оказал посильную помощь дромским беженцам. А потом родился ты — мой первенец, и предательством рахи смогли захватить твою мать с тебя в заложники. Они выдвинули всего одно требование — выдать всех степных воинов. И что мне оставалось делать? Я стал предателем.

Герцог сильно закашлялся, но быстро справился с собой и смог продолжить рассказ:

— Мне было страшно и даже когда вас вернули, то и тогда я боялся. А все потому, что считал — проблема дромов не исчезла, и они могут навлечь несчастье на наш народ, на меня и мою семью. Это сейчас понимаю, что был неправ. Но тогда я принял жесткое решение, и все беженцы были изгнаны за пределы моего герцогства.

Конечно же, большую часть несчастных изгнанников тут же захватили рахи и принесли в жертву своему богу. И остались только малолетние дети гвардейцев, о которых я забыл. А когда прошла зима, и я пришел в ужас от того, что натворил, менять что–либо было поздно. Дромы погибли, а из детей гвардейцев мало кто пережил лютые холода. Ну, а потом была война с рахами, и мое войско, не имея поддержки степняков, два раза было разбито наголову. После чего я посчитал, что искупил свою вину кровью наших воинов. Однако это не так и пришел мой час.

— Милорд, — голос жреца был спокоен. — Вы в полном здравии. И с чего решили, что умираете?

— За мной приходил посланец богов и время мое на исходе. Ты знаешь, что это значит, и ошибки нет. Поэтому слушайте мою последнюю волю. Ибо именно вы должны уберечь наш народ от беды, а она неминуема. И сейчас, находясь при смерти, я вижу это очень отчетливо. Вся золотая казна, которая осталось от дромов, хранится в подвале моего замка, в тайнике под статуей Белгора — в старом святилище. Но это не важно. Главнее иное — дети дромов. Не смейте вмешиваться в их судьбу, никак. А только внимательно следите за ними. Они пойдут по жизни разными путями, а вы следуйте за ними, и кто–то из них пойдет дорогой сопротивления рахам. Этим будет нужна помощь, и вы ее окажете. И возможно тогда данным поступком будет искуплено мое позорное предательство и клятвопреступление, а проклятие спадет с нашего народа.

— Мы все сделаем, отец! — запальчиво вскрикнул наследник герцога.

— Да будет так, — согласился с великим герцогом жрец.

Конрад Третий встал, медленно подошел к окну и увидел, как над Штангордом занимается рассвет. Это был его последний рассвет, и он хотел сказать об этом сыну. Однако, набрав в легкие воздуха, герцог не смог выдохнуть. Сначала он побледнел, потом его лицо налилось кровью, и он рванул ворот ночной рубашки. А затем Конрад Третий замертво рухнул на пол.

— Врача сюда, быстрей! — закричал его сын, но отец этого уже не слышал.

Верховный жрец Белгора встал над правителем, произнес короткую молитву и удалился. Герцог умер, но есть его смена и жизнь продолжалась. А заботы духовного проводника целого народа в мрачном царстве земного бытия, с Хайнтли Дортраса никто не снимал. Он сделал, что положено, и в храме попросит Белгора простить покойного герцога. А более он ничего не мог. С погребением герцога справятся без него, а он должен озаботиться последней волей умершего, попытаться сделать хоть что–то для спасения Штангорда и его жителей от неведомой угрозы. Боги большие шутники, любят поиграть людьми, и если сказано их посланцем, что спасение герцогства возможно, руки опускать нельзя и надо делами искупить вину покойного правителя.

— Вот одного я никак не пойму, — Звенислав толкнул меня в бок.

— Чего? — я покосился на него.

— Почему ты не согласился принять помощь Кривого Руга? Сейчас бы не пришлось торчать здесь на холоде и ждать этих скотов, Матео и Гильома. Что если у нас ничего не получится?

— Справимся, — коротко ответил я.

Звенислав шмыгнул носом и слегка дрожащим голосом сказал:

— У головорезов Кривого Руга получилось бы лучше.

— Звенислав, свои проблемы решим сами. Я этого гада Матео, сколько себя помню, всегда ненавидел. Подумай про Сияну. Вспомни, как Матео тебя кнутом бил. А еще про могилки наших приютских, которые вдоль забора похоронены. Или забудешь, словно не было ничего?

— Не дави на меня, Пламен, я ничего не забыл, — пробурчал он. — И гада этого, не меньше твоего ненавижу, но сомневаюсь.

— Говорят, в первый раз всегда так…

— Кто говорит?

— Люди, кто же еще, собаки пока разговаривать не умеют.

Такой беспредметный разговор мы вели третий час подряд. Как обычно, Матео и Гильом, у которых сегодня выходной, отправились в кабак. Кстати, для заведения, где они обычно проводили время, даже это название слишком громкое. Правильней называть его шалманом или притоном для мелких воришек.

В общем, куда они отправятся и как проведут ночь, мы знали. Несколько раз во время своих ночных вылазок в город видели наших воспитателей. А случалось, что по приказу Матео приходилось забирать Гильома из того заведения и тащить в приют. Поэтому мы как обычно легли спать, и пару часов спокойно вздремнули. А проснувшись, покинули территорию приюта.

Неподалеку у нас был схрон, в котором мы прятали еду или что–то ценное на обмен. И в нем лежали два острых разделочных мясницких ножа. Эти свинорезы мы украли на рынке три недели назад у зазевавшегося мясника, и расставаться с ними не собирались. Как бы нам голодно ни было, но на воспитателей зуб давно имели. Поэтому предполагали, что ножи нам вскоре понадобятся.

Раскопав тайник, мы вооружились и двинулись к месту, которое определили для засады. Затаились в небольшом тупичке между двумя домами и, облокотившись на стены, стали ждать. Прошел час, за ним другой. А наших воспитателей, которых мы надеялись перехватить, все не было. То ли они крепко гуляли, то ли мы их упустили, то ли приятели решили отдыхать в другом месте. Последние варианты плохие, так как за ними не заржавеет. Сказали, что силой девчонку к себе потянут, так и сделают. При этом возмутиться не получится, и вдвоем с парой здоровенных откормленных бугаев в открытой драке мы не справимся. Нет в нас еще настоящей силы, тут Сияна права. И все, что у нас есть — ярость, злоба, обостренное чувство справедливости и желание выжить. Нас ведь всего трое таких на весь приют, которые сами что–то решить могут. Мы и Курбат–горбун, который сам по себе и держится в стороне. А остальные, как все. Куда их поведут, туда они и двинутся. Хоть насмерть их режь, на ремни распускай, а они только плакать будут, и защищать себя не станут.