Владимир Поселягин - Осназовец

— Да у меня в кузове мотоциклы, — задумался я. — Если помощь будет от наших, то есть людей пришлют, тогда я выгоню технику, и можно погрузить людей. А сколько их?

— Три десятка, есть родственники командиров, что от границы идут. Даже одна женщина-военврач. Правда, она одну руку потеряла после бомбежки, но это вроде у границы еще было. Вчера вечером вышла к нам с девушкой.

— Хм, ясно. В принципе, можно взять, но тут не от меня зависит, а от начальника особого отдела. Как я с ним поговорю, так и решу, брать или нет. Технику я бросить не смогу, а если так распихать, то… Человек двадцать возьму. В бронетранспортер человек пятнадцать войдет, хоть и тесно будет, трое в кабину грузовика, еще человек пять в салон танка… М-да, можно распихать. В кузов лучше не садить, я, конечно, мотоциклы принайтовил, но может подавить, не стоит рисковать.

— Это хорошо, — кивнул старлей и покосился на политрука: — Степ, поднимай людей, чтобы были готовы к погрузке. На всякий случай.

Политрук кивнул и, подняв бойца, что, оказывается, спал в соседней комнате, отдал ему несколько приказов.

— Вы занимайтесь своими делами, а я пойду, освобожу салон «Ганомага», а то он барахлом и вооружением полон.

— Помочь? — поинтересовался старлей.

— Не, я сам.

Тот и так уже видел накопленные мной богатства, не стоит его смущать и заставлять выпрашивать еще что-нибудь стреляющее. Парням, что готовили к заброске в тыл немцев, пригодится форма и оружие, что я набрал, еще как пригодится. Вон, Лучинский аж копытом забил, когда я ему кратко перечислил, что набрал из формы и легкого вооружения, а это у нас самый дефицит.

Выйдя на улицу, я погладил подбежавшего ко мне пса, того, неизвестного, Шмель и так от меня не отходил и лежал под столом, пока мы чаевничали, изредка хрустя галетами, что я бросал ему. Я отпер бронетранспортер, откинул борт грузовика и, осмотрев кузов, где у кабины были бочка с бензином, коробки с боеприпасами и продовольствием, стал готовить место для всего того барахла, что было складировано в десантном отсеке бронетранспортера. Через задний борт из-за сцепки не пролезешь, пришлось через пассажирскую дверь бронетранспортера спереди все вытаскивать, намучился туда и обратно протискиваться.

Форму я частично убрал в люльки мотоциклов, там было почти чисто, и влезло почти все, а оружие переносил и складывал у бочки с бензином. Заодно проверил ее, полная оказалась.

Я уже заканчивал, как раз носил ремни с чехлами амуниции и ранцы, когда выскочил на улицу Кузнецов и сообщил, что зазвенел телефон и его уже снял политрук. Быстро закрыв борт «Опеля» и заперев «Ганомаг», я поспешил в здание сельсовета.

Стоявший у телефона политрук кого-то слушал, изредка машинально кивая. Заметив, как я прошел в помещение, он тут же сказал:

— Товарищ капитан госбезопасности, курсант Якименко только что подошел… Хорошо.

Взяв протянутую трубку, я сообщил о себе и прислушался к собеседнику с той стороны линии. Он мне не был знаком, но стало ясно, что он из особого отдала Брянского фронта и выполняет поручение командира. Быстро войдя в курс дела, он уточнил, как у меня с горючим, и, узнав, что до Москвы хватит, велел выдвигаться к следующему населенному пункту, районному поселку, где меня будут ждать представители особого отдела ближайшей части. Странно, это село находилось немного в стороне от моего маршрута.

— Ясно, разрешите выдвигаться?

— Выдвигайся… курсант.

Вернув трубку политруку, тот положил ее на аппарат, я спросил у него:

— Спички есть?

— Зажигалка, — достал тот из кармана серебряную зажигалку с красивым орнаментом по бокам. С интересом осмотрев ее, я достал из кармана все свои липовые документы и, скомкав, положил в пепельницу, поджигая. Заметив удивленный взгляд политрука, сержанта не было в комнате, сказал:

— Недействительны они теперь, приказали уничтожить.

— А-а-а, — протянул тот. — Как сложно у вас все.

— Что есть, то есть, — согласился я, наблюдая, как бумага превращается в пепел.

В это время дверь открылась, и послышался тонкий девичий голосок, показавшийся мне знакомым.

— Товарищ командир. Мы уже собрались на улице…

Обернувшись, я посмотрел на Селезневу, что так же ошарашенно пялилась на меня.

— А ты что тут делаешь? — удивленно спросил я. — Ты же эвакуироваться успела.

— Поезд разбомбило, вот все иду, — тихо ответила она, а глаза радостно заблестели. Стремительно подойдя, она судорожно обняла меня, и я почувствовал, как сотрясается в рыданиях ее тело.

— Знакомы? — все понял политрук.

— Одноклассница. Да и жили рядом… В одном подъезде. Отцы были командирами Красной Армии, у меня еще и мачеха служила, жаль, что она погибла.

Девушка у меня в объятиях вздрогнула, охнула и стремительно выбежала из помещения.

— Чего это с ней? — удивленно спросил я у полит рука, но тот только пожал плечами. — Ладно, держи краба, давай прощаться. Сейчас погружу людей и двину. До нужного населенного пункта, как я помню по карте, километров двадцать пять, до рассвета хотелось добраться до него.

— Удачи, — крепко пожал мне ладонь командир.

В это время в помещение прошел Морозов, он разбирался с теми красноармейцами, которых уже подвели к штабу обороны, то есть к сельсовету, а за ним, к моему удивлению, в драной одежде и старом пальто в комнату шагнула тетя Нина. Живая, только пустой рукав левой руки бросался в глаза.

Зашедшая следом Селезнева звонким голосом сказала:

— Я же говорила, Женька это. Живой и здоровый.

Услышав мое настоящее имя, оба командира синхронно улыбнулись. Тетя Нина подошла и так же молча обняла меня одной рукой, прижавшись, командиры смущенно переглядывались. Селезнева смотрела на нас от дверного проема, и на ее глазах стояли слезы. В это время Шмель, который вылез из-под стола зевая, принюхался и стал скакать вокруг нас, тыкаясь мокрым носом в ноги тети Нины. Та охнула, наклонилась и погладила щенка, который вспомнил ее. Ведь видел давно, сколько времени прошло, а запах узнал, и руки, что кормили его и гладили.

— А девчата сказали, что вы погибли, — несколько растерянно пробормотал я.

Тетя Нина дико на меня посмотрела, в ее глазах вспыхнула надежда.

— Ты знаешь, где мои дочери? — вскочила она на ноги.

— Ну да. Они у меня дома, я опекунство оформил, живут нормально, в школу ходят.

Мачеха снова подскочила ко мне и начала обнимать, целуя в щеки то плача, то смеясь. Пришлось снова выдержать этот ураган женской истерики радости и слез, но не долго. Не выдержав, я сказал:

— Может, поговорим в дороге? Нам выдвигаться пора.

— Да, конечно, — кивнула та и, еще раз обернувшись, счастливо осмотрела меня с ног до головы и направилась к выходу. Вышла она вместе с обнявшей ее Селезневой.