К Соловьев - Господа Магильеры

- Что ты хочешь сказать?

- Только то, что ваш новый прекрасный мир мгновенно прекратится в магильерократию, где всем, не имеющим дара, будет уготована роль обслуживающего персонала, - четко и раздельно сказал я, - А может даже, и низшего сорта.

- Фридрих, это лишь твоя собственная болезненная фантазия. Мы не собираемся строить из себя небожителей и новый, улучшенный сорт, человеческой расы.

- Вы слишком озлоблены после войны. Да-да, и ты тоже. Вы презираете людей. Считаете, что они предали вас, опозорили, вышвырнули. Что они неизмеримо слабее и хуже вас. Ну так ответь на свой вопрос сам. Что их ждет, когда у власти окажутся магильеры?..

- Твои прогнозы удивительно мрачны.

- Я лечу сифилитиков, Хайнц, - я позволил себе улыбнуться, - И знаю, чем заканчиваются самые лучшие помыслы. А теперь закончим. Знаю, тебе не терпится втянуть меня в этот разговор, но он мне окончательно надоел еще много лет назад. И твои позиции за это время лучше не стали. Оставим, как есть. Если я стал слишком болтлив или откровенен, не высылайте меня ни в Париж, ни в Ниццу. Просто пошлите ко мне специалиста. Хорошего специалиста. У вас ведь есть такие? Любой опытный лебенсмейстер сможет закупорить хорошим тромбом мои легочные артерии, чтоб вызвать инсульт. Это несложно, и выглядеть будет естественно. Но я останусь в Берлине.

Хайнц вздохнул и некоторое время приглаживал волосы.

- Все лебенсмейстеры лечат мигрень, и лишь ты один ее вызываешь, - проворчал он, - Не будет никаких специалистов. Напротив, я уже долго пытаюсь сохранить твою голову.

Хороший человек Хайнц. Сколько лет меня терпит. Другой бы давно сдался.

- Что за бумажка в этот раз? Очередной донос? Надеюсь, этот будет хоть немного оригинален.

Хайнц взял со своего письменного стола исписанный лист бумаги. Я полагал невежливым читать это деликатное послание без приглашения, но машинально отметил, что почерк у него очень неряшливый и неумелый, едва ли не детский.

- О, в этот раз ты будешь доволен. Исключительная бумажка. Итак, - Хайнц приблизил лист к глазам, но очков надевать не стал, у него всегда было исключительно острое зрение, - «Сообщаю, что гражданин Вервандер, именующий себя профессором и врачом, использует у себя на дому магильерские приемы, причем с целью оказания медицинской помощи, и берет за свои магильерские услуги деньги…»

Я ощутил некоторое разочарование.

- Никакой фантазии. Снова одно и то же, как по кальке.

Но Хайнц не выпустил листа, лишь махнул мне рукой, слушай, мол.

- «Кроме того, он допускает крайне опасные речи наедине со своим приспешником и таким же вредителем, доктором Борлиндером. Сообща, во время ужина, они ругают Веймарскую республику и ее канцлера, позволяя себе откровенно враждебные высказывания и антинародную клевету, при этом часто вспоминают кайзера Вильгельма и старый режим. Сам Вервандер приказал своей прислужнице, с которой, вероятно, состоит в незаконной любовной связи, фрау Зелде, сжечь переписку Гинденбурга с Людендорфом, что и было ею…»

Я позеленел. Рядом не было привычного зеркала из смотрового кабинета, но я вдруг явственно почувствовал, что зеленею. Дыхание заклокотало в груди. Хайнц бросил на меня взгляд и усмехнулся.

- Нравится? Так и думал. Слушай дальше. Итак… «Отказывается отпускать меня, рабочего человека, на публичные лекции и в цирк, а кроме того, ущемляет материально. Регулярно произносит контрреволюционные речи и, вероятно, является реваншистом и реакционистом…»

Не думал, что умею приходить в такую ярость. Стыдно сказать, едва не сломал стул. Даже перед глазами потемнело.

- Имя! – рявкнул я так, что тревожным звоном отозвались книжные полки, - Эта сволочь подпись оставила?

- Так точно. Господин Пферде Пфефферер фон Шатцимейер. Да погоди ты, дай давление тебе снижу, а то сейчас взорвешься…

После того, как Хайнц положил мне руку на лоб, стало легче. Злость не отпустила, но задыхаться я, по крайней мере, перестал. Нервы, нервы у тебя никуда не годятся, старик. Двадцать лет назад умудрялся сидеть, не меняясь в лице, под ураганным артобстрелом, когда французские снаряды перемешивали землю кругом, как тесто. А потом несли раненных, и не в госпиталь, потому что не было никакого госпиталя, а прямо в траншее, где кто-то сообразил постелить кусок грубой дерюги. И на этой дерюге ты восемнадцать часов подряд пытался вдохнуть жизнь в изуродованные, окровавленные, обожженные и разорванные в клочья человеческие тела. А сейчас…

- Ну и что это за Пферде Пфефферер фон Шатцимейер? – спросил Хайнц своим обычным голосом, убедившись, что меня не хватит удар, - Любопытный, должно быть, человек.

- Никакой он не человек, - устало пробормотал я, чувствуя себя обессиленным и обескровленным, - Это мой пёс по кличке Шатци.

Хейнц некоторое время молчал. Осмысливал.

- Так, - сказал он неуверенно, - Похоже, пора тебе кое-что объяснить, мой дорогой друг и коллега.

- Давно пора, - неохотно сказал я, - Не хотел раньше времени результат разглашать. Опыт уникальный, первый в мире. Нашел я на улице ничейного пса. Овчарка. Кличка Шатци. Умнейший пес, только голодный и вшивый, как мы в девятнадцатом. Я его для опыта подобрал. Пересадил ему гипофиз покойника. Ну и полетело.

- Но бумага это написана человеком.

- Псом. Точнее, бывшим псом. А сейчас, надо думать, человеком. Или чем-то вроде того…

- Ты пересадил гипофиз человека псу – и тот стал человеком? Ну, знаешь ли… В конце концов, я врач, и в подобную чепуху верить не собираюсь. Такую историю только газетчикам можно скормить!

- Дай закончить. Разумеется, никаким человеком он так запросто не стал. Потребовалось еще полгода кропотливого труда, чтобы почти полностью перестроить его нервную, скелетную и мышечную систему. Да у меня месяц ушел только на то, чтоб перекроить его вестибулярный аппарат и научить держаться вертикально! Если бы только гипофиз!..

- Но это невероятное научное достижение! Прорыв! Ты станешь первым в мире лебенсмейстером, создавшим человека из собаки!

- Знал бы я, чем это закончится, усыпил бы несчастное животное, - зло сказал я, уворачиваясь от объятий Хайнца, - Сколько он у меня крови выпил!.. Имя взял, и не человеческое, а словно в насмешку. Пферде Пфефферер фон Шатцимейер! Он издевался надо мной! Дальше начался кошмар. Гонялся за кошками. Разгромил кабинет. Пытался приставать к фрау Зелде. Ябедничал соседям, прожег своими сигаретами скатерть… Удивительно неприятный тип. В его обществе я сам будто проделываю обратный путь от человека к собаке, а проще говоря, зверею день ото дня. Потом кокаин, женщины, переписка Гинденбурга с этим, как его…

- То-то мне показалось, что в последнее время ты сам не свой, - заметил Хайнц, старый мудрый друг Хайнц, - Не переживай, ходу я этой бумажке не дам, самолично смою в клозет. Но подумал, что тебе будет полезно знать, с кем живешь под одной крышей.