Павел Дмитриев - Анизотропное шоссе [СИ]

Собственно, пайка хоть и отвратительна, но не так и скудна, протянуть на ней до весны и открытия навигации на Соловки можно без катастрофического ущерба здоровью. Однако карьера работяги-коня из оруэлловского «Скотного двора» почему-то меня не вдохновила. И главное, на проклятых островах тоже не санаторий с усиленным питанием. Скорее уж наоборот. Прав, ей-ей, как же был прав Князь Гвидон, когда настойчиво предостерегал меня от общих работ.

Жилой барак, в который распределили меня для поселения, не поражал воображения. Можно сказать то же самое, что и вагон, только вход не с торца, а через коридорчик-тамбур посередине, да еще раз в пять длиннее, вдвое шире, а сплошные, полные людей нары тянутся не в три, а в два ряда. [158] Интересно, что сплошные нары были запрещены еще в 1919 г. из-за быстрого распространения инфекций. Что не мешало им массово существовать до середины 50-х гг. Несмотря на мороз, дверь распахнута настежь, однако дышать совершенно нечем. Тошнотворное амбре застарелого пота, гниющих ран и мозолей, кислых, волглых тряпок, вонь от полупереваренной трески, мерзкий табачный дым… Все смешалось в липкий туман, сквозь который с трудом пробивался свет пары слабеньких электрических лампочек. Последнее достижение цивилизации пользуется немалой популярностью, вокруг толпятся голые зэка с бельем в руках — не иначе, выискивают вшей, чтобы кинуть их в горящий зев железной бочки-печки.

Удивительное дело, но местные начальники, вплоть до командира барака, или как тут принято говорить роты, далеко от коллектива не отрываются. Спят себе в торце, щелеватая перегородка из горбыля, да без двери — вот вся их защита от мести арестантов, которых они всего лишь час назад подгоняли более чем реальными угрозами.

— Издевались еще, сволочи проклятые, к вшивкам засунули! — чуть слышно пробормотал я сквозь стиснутые зубы.

На секунду представил себе возмездие в виде банки отборных паразитов, незаметно закинутой в «командирское отделение», и с недоумением понял — данный «жестокий» теракт ничуть не умнее или серьезнее подкладывания кнопки на стул к учительнице. Иначе говоря, то, что недавно казалось мне смертельной обидой, невыносимым надругательством над скудными арестантскими правами, по местным понятия тянет лишь на безобидную шутку с новичками. А свирепые надсмотрщики — суть заложники заведенной сверху системы. Сумевшие встроиться в чекисткую вертикаль изворотливые добряки-циники или до бесчеловечности злые твари, реально готовые убивать за любую мелочь… Но при этом все равно свои, родные!

Почему? Как произошла метаморфоза? Досель, на Шпалерке, ситуация выглядела предельно просто. Есть мы, есть они. С одной стороны решетки надзиратели и чекисты, с противоположной — их жертвы, попавшие в жернова следствия за какую-нибудь чепуху, а то и совсем случайно…

Сбивая мысли, над лагерем забился нервный дребезг рынды — подвешенного на цепи куска рельса. Тут же усталое бормотание барака нарушилось диким ревом:

— На поверку становись! — исступленно вопил выскочивший в середину командир роты.

Бедные мои барабанные перепонки! С нар нехотя полезли арестанты. Никто не торопился, не иначе старожилы привыкли к накачкой децибелами до полной нечувствительности.

— Кого, бл…ть, специально просить надо? Выгоню к х…ям снег жрать, вши тифозные! — начальник не скупился на посулы для поднадзорного стада. — Пасть, бл…ть, захлопнули! Улыбочку на морды, бл…ди, и стоять смирно, раз попали в лагерь особого, бл..ть, назначения! — и особо выделил высоким, едва не сорвавшимся на сип голосом: — Невиновных тут, бл..ть, нет!

Где-то я это уже слышал… Ведь это Высоцкий те же слова рявкнул в «Месте встречи» от имени Глеба Жеглова! Великий артист сделал все так мощно и убедительно, что я не раз вспоминал фильм в тюрьме, надеялся, дурак, что «там» во всем разберутся и обязательно выпустят меня на волю как ложно обвиненного в убийстве старого микробиолога. [159] Имеется в виду роль Ильи Сергеевича Груздева, которого обвиняли в убийстве жены.

Весь сюжет фильма вдруг перетряхнулся в моей голове. Блестящий ум, бескорыстие и отчаянная смелость, все это безусловно важно, но… совершенно недостаточно для настоящего человека.

— Глебушка, а ведь ты бы тут к месту пришелся! — пробормотал я про себя.

Ведь Жеглов по существу уже является сталинским палачом. Для него не существует ценности человеческой жизни, свободы, переживаний. И скоро накатит волна чудовищных репрессий, где именно Жегловы отличатся неслыханными злоупотреблениями! Всякое отсутствие моральных сомнений делает их страшным орудием. [160] Практически дословная цитата Георгия Вайнера, соавтора романа «Эра милосердия», по которому и был снят фильм «Место встречи изменить нельзя».

Что значит — нет невиновных? Да тут едва ли не все, от последних беспризорников до высших иерархов церкви сосланы внесудебным порядком! То есть постановлением коллегии или совещания при ОГПУ, местной тройки по борьбе с контрреволюцией и прочим особым порядком. Кто спорит, удобно хватать в трамваях и на малинах щипачей, катал, дешевых хипесниц, да на основании подозрений выписывать им 49-ю статью старого УК как «социально опасным». Попробуй поспорь с правилом «вор должен сидеть в тюрьме», ведь добропорядочным гражданам нужно лишь радоваться быстрому и недорогому способу избавить общество от грязи.

Вот только откуда в Шпалерке и на Соловках столько священников, ученых, студентов, офицеров? Почему это стало нормой в Советской республике? Хотя зачем задавать самому себе глупые вопросы: там, где нет справедливых судов, нет и государства. Вместо них мафия, или что еще хуже — «правоохранители в законе», для которых на самом деле нет невиновных! Ругал под водочку секретаря партячейки? Занимаешь шикарную квартиру? Десять лет назад воевал в белой армии, получил амнистию? Не справился с повышенными обязательствами к Первомаю? Жена красавица? Загубил по безграмотности импортный станок, в попытке вытянуть безумный план? Обещал по пьяни вырыть тоннель из Ленинграда в Москву и заложить бомбу под Мавзолей? Да какая разница! Для таких, как Жеглов, все годится, даже оруэлловское мыслепреступление, лишь бы шло «в строку» с личным чувством справедливости.

Меня, как новенького, каторжане уже десяток раз успели спросить: «Что слышно в Петрограде об изменении уголовного кодекса?». Можно с ума сойти! Это не основная, а просто единственная тема, которая интересует людей, осужденных без суда, одним желанием гэпэушного клерка в чине младшего офицера! Смешно, аж плакать хочется, как, ну как может изменить положение зэка новая комбинация букв на бумаге? Однако прямо тут, сейчас, грязная, обросшая бородами и паразитами без вины виноватая толпа искренне принимает шулерскую игру! Почему люди не понимают, что тем самым они соглашаются считать себя реальными преступниками, но уже перед законами государства, а не прихотью чека?