Андрей Мартьянов - Проект Германия

— Относительно подарка вы, товарищ Сталин, попали в самую точку. Надлежащие службы успели поверхностно ознакомиться с документацией…

Верховный что-то проворчал по-грузински. Берия осекся: следовало дождаться остальных, а уж затем приступать.

Сначала в кабинете появился пожилой военный с маршальскими звездами на петлицах. Лицо усталое, болезненно-бледное, но в нем сразу чувствовалась порода, нечто старорежимно-благородное, в нынешние времена почти потерянное. Внешность узнаваемая — товарищ Шапошников. Сразу за ним вошел Молотов: уверенно-деловитый, привыкший больше слушать, чем говорить.

— Борис Михайлович, — Сталин вновь поднялся, обошел вокруг стола. — Что скажете о картах и директивах противника, отправленных вам сегодня утром?

— Подлинные, — четко ответил маршал. Встал, когда к нему обратился Верховный.

— Садитесь, не тратьте себя, — машинально сказал Сталин. Шапошников послушался. — Далее?

— Дезинформации не усматривается, документы полностью соответствуют текущей обстановке на фронте. Проводим самый внимательный анализ.

— Спасибо. Товарищ Берия, по вашей линии?

— То же самое, — не стал вдаваться в подробности нарком. — Как и у товарища Шапошникова, работа по углубленному изучению продолжается.

— А вот сейчас, — Верховный сделал паузу, будто подбирая слова, — сейчас все мы очень внимательно выслушаем товарища Шмулевича. Рассказывайте. Во всех подробностях. Никакого смущения, от дел вы ни меня, ни товарищей из политбюро и наркомата обороны не отвлекаете. Нынешнее дело первое по значимости. Понадобится — будем сидеть здесь хоть до завтрашнего утра.

Шмулевич уложился в полтора часа: если сам Верховный требует «во всех подробностях», значит, так надо. А началось всё, когда на острова посреди Свенцянских болот примчался взмыленный Степка-вестовой с удивительным известием: в четырех с небольшим километрах упал самолет…

Комиссара почти не перебивали, пускай он и был непривычно многословен, стараясь припомнить любые, пусть самые малозначащие на первый взгляд детали. Как потребовал у капитана Бутаева затушить цигарку, поскольку сильно воняло разлившимся горючим, могло ненароком вспыхнуть. Как первым делом осмотрели отвалившийся хвост, найдя в подтаивающем осеннем снегу первый труп — полковника Вермахта с размозженным черепом. Как Бутаев выбивал дверь в передний салон.

Пятна подсыхающей крови на внутренней обшивке салона. Вдребезги разбитая кабина. Степка, отвинтивший Железный крест у…

У кого?

— Давайте еще раз, — попросил товарищ Берия. — Этот… Этот непонятный гражданский. Умерший в вашем лазарете. Что конкретно при нем нашли? Детально?

— Ручка с золотым пером, не именная, я бы заметил, — ответил Шмулевич. — Два серебристых брелока, на одном изображение какого-то здания и надпись по-немецки «Нюрнберг — город партийных съездов», думаю, обычные сувениры. Что-то вроде пастилы в фольге, наш доктор предположил, что лекарство — пахло эвкалиптом. Личное письмо, оно приложено к другим бумагам, положили в коричневый портфель крокодиловой кожи с латунной накладкой и граверной надписью «Ob. R. Schmundt». Портфель доставлен в Москву вместе с прочими трофеями.

— «Ob.» — традиционное сокращение от «oberst», «полковник», — меланхолично вставил Шапошников. — Да и фамилия Шмундт хорошо знакома по десяткам разведсводок: старший адъютант Гитлера. «R» — Рудольф. Всё сходится.

Лаврентий Павлович внимательно посмотрел на Шмулевича поверх пенсне, без дозволения Верховного встал и быстрым шагом вышел в секретарскую. Звонить кому-то?

— Та-ак… — протянул товарищ Молотов. — Любопытно.

— Очень верно замечено, — практически без акцента отозвался Сталин. — Предположим… Только предположим, товарищи, пока нет окончательных доказательств, что мы сейчас говорим об одном определенном лице по имени Адольф Гитлер. И что он действительно исчез на дне белорусского болота. Косвенных подтверждений предостаточно, но будем осмотрительны в выводах… Что дальше?

— Я не верю в провокацию такого масштаба, — немедля отозвался Молотов. — Он, безусловно, большой прохвост и мистификатор, но не верю и точка! Разбить правительственный самолет именно в районе действия партизан, подбросить подлинную документацию, пожертвовать людьми? Добавим сюда громкие события в Берлине. Нет, это слишком. Проверить и перепроверить неоднократно, убедиться, получить подтверждения из других источников — это необходимо, но…

— Я не об этом, товарищ Молотов, — слегка поморщился Верховный. — Вопрос ребром: что дальше ? Борис Михайлович?

— Политические оценки давать остерегусь, на это есть политбюро, — ровным голосом ответил Шапошников. — С точки зрения строго военной, у нас на руках оказалось больше козырей, чем можно вообразить. Оперативное планирование противника, прежде всего. Думается, в Германии сейчас идет тяжелейшая схватка за власть между различными группировками, а это непременно отразится на управлении войсками и фронтом. Нельзя терять момент.

— Согласен. — Сталин подошел к своему столу, взял трубку, повертел в руках. Положил обратно. — Они уже прямо назвали имя нового канцлера. Шпеер.

Взгляд в сторону Молотова.

— Лично при довоенном визите в Германию не встречался, — сказал нарком. — Недавний выдвиженец, до февраля этого года серьезных должностей не занимал, ведал строительством гражданских объектов, по образованию архитектор. Молод, невероятно работоспособен, политикой никогда не увлекался, после назначения на министерство показал себя отличным специалистом в военной экономике. Редкий талант, прямо скажу. Непонятно, как он очутился в канцлерах — некая внутренняя и очень сложная интрига, с учетом, что по последним данным практически всё прежнее руководство партии нацистов или ликвидировано, или просто исчезло… А Шпеер считался креатурой и другом Гитлера.

— Проходная фигура? Марионетка? — уточнил товарищ Сталин. — Человек, которому будут указывать другие? Но кто? Военные? Крупная буржуазия? Или, не исключено, он ставленник Западных держав, сумевших устранить Гитлера руками внутригерманской оппозиции фашизму?

— Неизвестно. Ситуацию придется наблюдать в развитии.

— Согласен, — повторил Верховный.

Вернулся Лаврентий Павлович, не сказав и слова, опять присел к столу. Судя по его лицу — с азартным и эдаким охотничьим выражением — где-то в глубинах огромной машины наркомата Берии завертелся невидимый механизм, шестеренки зацепились зубчиками и пошла работа. Настоящая работа, в которую включились десятки людей на пространстве от Лубянки до Берлина и от Стокгольма до Рима.

И всё из-за нескольких строчек, написанных дамским почерком на дорогой веленевой бумаге, с подписью «Ihre Eve».