Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 3 (СИ)

— А я тебя всё равно отнесу.

— Ага, — не стал спорить Женя.

Но в спальне, когда Эркин положил её на кровать, сказала:

— Эркин, ты ложись, отдохни. А я пока всё приготовлю. Ну, что наденем.

— Ладно, — согласился Эркин, — но…

— Я приготовлю и тоже лягу, — успокоила его Женя. — Я мигом.

Ковёр на кровать положить не успели, он так и лежал сложенный по-ночному на пуфе, и от него в спальне пахло снегом и свежестью. Эркин откинул одеяло со своей стороны, быстро разделся и лёг. Удивительно, но ему в самом деле хотелось спать. Странно, ведь не устал, не с чего уставать, это же не работа, а так… баловство. Но, думая об этом, он незаметно закрыл глаза и словно провалился в сон.

Бесшумно двигаясь по спальне, Женя доставала и раскладывала по пуфам вещи. Брюки, белая рубашка и пуловер для Эркина, себе — бельё, платье и шаль, ещё туфли, да, ботинки для Эркина, украшения… ну, с такой шалью её простеньких серёжек обручального кольца вполне достаточно. Теперь Алиске… Женя посмотрела на спокойное лицо Эркина и вышла из спальни.

Эркин сонно вздохнул и потянулся, закидывая руки за голову. Как же хорошо. Лицо приятно горит от мороза и снега. Никогда не думал, что снег — это так хорошо.

В снежки играли… Этого он тоже не знал. В Алабаме снега не было, нет, был, конечно, но… но снег — это лишняя уборка, холод, сжимающий ноги даже через «дворовые» ботинки, проникающая под одежду сырость, разъезжающиеся по липкой грязи сапоги, намокшие и сразу потяжелевшие мешки с концентратом, глумливый приказ надзирателя: «Мордой на землю!» — и… да ещё много чего. Нет, русская зима и русский снег — совсем другое, совсем…

Он слышал, как входила и выходила Женя, но не открывал глаз. А когда Женя легла, слегка подвинулся к ней, чтобы касаться её своим боком. Женя тихо засмеялась и погладила его по плечу. И мгновенно заснула, не убрав руки.

Будильника, разумеется, не заводили, но Эркин проснулся вовремя. Секунду, не больше, он лежал, словно вспоминая, где он и что с ним, а потом мягким рывком, чтобы не потревожить Женю, откинул одеяло и встал. Быстро потянулся, закинув руки за голову и разминая мышцы, и надел домашний костюм.

— Пора? — сонно спросила Женя и сама себе ответила: — Пора!

Вскочила на ноги и, на ходу накидывая халатик, выбежала из спальни с криком:

— Алиса! Вставай, пора!

Поднять Алису, пополдничать, убраться, переодеться, сложить, что возьмут с собой… Хлопот выше головы, но Женя носилась в вихре этих хлопот с таким удовольствием…

Наконец всё сделано. Ботинки, туфли и туфельки завёрнуты и лежат в сумке, там же и шаль, Алиса заново причёсана, в матроске, Эркин и Женя одеты, в квартире убрано, ну, всё? Всё! Идём!

Женя быстро одела Алису, оделась сама, Эркин взял сумку, и они вышли из квартиры.

Субботний вечер только начинался. Из города уже вернулись ходившие гулять и за покупками, а гости ещё не пришли. И прохожих было мало. Эркин, Женя и Алиса шли по мягко поскрипывающему голубоватому в сумерках снегу. Алисе запретили болтать на морозе, и она молча шла между Женей и Эркином, крепко держась за их руки. В окнах уже горел свет, жёлтый, красный или оранжевый — по цвету абажура или штор, зажигались молочно-белые шары уличных фонарей. А за путями, в Старом городе было уже совсем темно.

Где дом Медведева Эркин знал: Колька объяснял очень толково — и уверенно вёл Женю и Алису. Дорожка от калитки к крыльцу была широко разметена, калитка не заперта, ставни раскрыты — их ждали.

— Вот и пришли, — заставил себя улыбнуться Эркин.

Он немного не то, чтобы трусил, а… а не по себе как-то. Одно дело в «Беженском Корабле», там все свои, а здесь всё-таки…

— Какой дом хороший, — улыбнулась Женя.

И Эркин согласно кивнул. Дом, и в самом деле, хороший — большой и чем-то смахивающий на самого Медведева, такой же крепкий и основательный.

Поднялись на высокое крыльцо, Эркин распахнул перед Женей с Алисой дверь, и на них обрушился весёлый праздничный шум.

— О-о! Вот и Мороз!

— Здорово!

— А это твоя стрекоза?!

— Ну, молодцы!

— Ой, здравствуйте вам, хорошо как, что пришли!

— Да сюда, сюда, здесь и переобуетесь!

— Ну, братва, Мороз-то франтом каким!

Эркин смеялся, здоровался, жал руки и хлопал по плечам, как и его хлопали. В сенях навалом полушубки, пальто, бурки. Женю с Алисой тут же куда-то увели, он еле успел достать из сумки свои ботинки, чтобы переобуться и отдать сумку Жене.

В маленькой комнатке, где еле помещались большая высокая кровать с пирамидой подушек и маленький столик у окна, Женя переобула Алису, переобулась сама.

— И правильно, — кивнула похожая на бабу Фиму старушка. — Ах ты, красавица, ну, чисто сахарная.

Женя невольно улыбнулась: это уже Алиске. Зеркала в комнатке не было, и Женя на ощупь проверила, как лежат волосы, огладила на себе бордовое в талию и с умеренно пышной юбкой платье, оглядела Алису, поправив ей банты, удерживавшие хвостики, и наконец достала из сумки и, развернув, накинула на плечи золотую шаль. Старушка восхищённо ахнула и даже руками всплеснула.

И в большой, набитой празднично одетыми людьми, нарядно убранной комнате её шаль так же вызвала общий восторг. Женя нашла взглядом Эркина и удовлетворённо кивнула: в своём пуловере и белой рубашке он вполне на уровне.

Знакомились шумно и немного бестолково. Женя даже сначала запуталась, где чья жена. Женщины дружно ахали, рассматривая шаль Жени, Женя восхищалась искусной вышивкой на кофте жены Медведева и кружевной шалью жены Лютыча. Мужчины стояли своей группой, бегала под ногами мгновенно перезнакомившаяся детвора. Эркин не сразу даже узнавал своих коллег в праздничном. Саныч в костюме с жилетом и даже при галстуке, у Лютыча под пиджаком белая рубашка навыпуск с вышивкой на груди, а Серёня тоже в вышитой и навыпуск, но ярко-красной и подпоясан витым шнуром с кистями. А Колька в морской форме, со всеми нашивками, медалями и… да, правильно, два ордена, один со звездой, а другой с развёрнутым знаменем. Алискина матроска почему-то очень смешила Кольку, и он всё никак не мог успокоиться: как посмотрит на Алиску, так фыркает. Даже Ряха был не похож на себя будничного: чисто выбрит и в светло-голубой почти новой рубашке. Он, Серёня, Петря и Колька были одни, остальные все с жёнами, но детей привели только те, кто жил в Старом городе и у кого не совсем уж мелюзга. Миняй своих дома оставил.

— Баба Фима приглядеть взялась, — сказал он Эркину.

И Эркин понимающе кивнул.

Наконец пришёл Геныч, тоже в костюме-тройке при галстуке с женой в шуршащем шёлком зелёном с переливами платье.

— Ну, все никак, — огляделся Саныч. — Ну что, мужики, начнём?

— Начнём… А чего ж тянуть… Ага, Саныч, давай… — дружно все закивали.