Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 3 (СИ)

— Как тебе этот?

— Куда его, в спальню?

— Куда ж ещё. Зато всё влезет.

— Н уда. Смотри, а это…

— Это? — Тим задумчиво оглядел большой мягкий диван, обтянутый тёмно-красным бархатом. — Это в гостиную, я думаю.

В общем, здесь было всё, что нужно. Даже для детской. Эркин быстро прикидывал в уме, хватит ли ссуды, и получалось, что на всё хватит и даже останется. Но когда он прикинул эти же цены на свою зарплату… ему стало не по себе. Если бы не ссуда… Эркин поглядел на сумрачное лицо Тима и понял, что тот думает о том же.

— Если б не ссуда… — сказал он вслух.

Тим кивнул.

— Долго бы ещё на полу спали и в рабском ходили.

Эркин посмотрел на часы.

— Мне пора уже.

Они молча прошли к выходу и на улице распрощались.

До завода Эркин бежал и, только попав в толпу спешащих на вторую смену, успокоился и пошёл со всеми. Дорога была уже знакомой и потому незаметной. Его окликнул Колька-Моряк. Эркин протолкался к нему.

— Привет.

— Привет. Ты как?

— В порядке.

Колька вдруг зевнул.

— Не люблю вторую, — объяснил он. — Весь день наперекосяк.

Эркин задумчиво кивнул. Хотя ему вторая смена особо не мешала. Только вот то, что они с Женей в разных сменах. Это неудобно. Так бы он с Женей пошёл в магазин. Помог бы. А кровать хороша. Большая, даже на качалку хватит. Если Жене понравится…

Пропуск, табельный номер, бытовка. Они не первые, но и не последние, и время ещё есть. Эркин отпирает свой шкафчик, переодевается. У Кольки нижняя рубашка полосатая, как ни у кого, ни разу не видел такой. Бытовка заполнялась людьми, гомоном, смехом, беззлобной руганью. Что-то верещал Ряха, и над его рассказом дружно ржали. Эркина Ряха теперь не задевал. Когда вчера после работы переодевались и Эркин снял нижнюю рубашку, чтобы обтереться, кто-то, глядя на его плечи, хмыкнул:

— Везучий ты, Ряха.

— Да уж, — кивнул Лютыч. — Крепок Мороз. Уж если вдарит, так вдарит.

— Не горюй, Ряха, — засмеялся Колька. — На гроб мы тебе скинемся.

Ряха, как-то сжавшись, смотрел на Эркина, беззвучно шевеля губами. Эркин посмеялся со всеми, как над шуткой, оделся, и они разошлись. Но Ряха, похоже, всерьёз испугался и сегодня старался даже не глядеть на Эркина.

— Хватит валандаться, — Медведев, надевая ушанку, толкнул дверь бытовки. — Пошли.

Эркин запер шкафчик, сунул ключи в карман и со всеми пошёл к двери. Всё-таки, великое дело — ватага. Когда ты не один, когда как все. Он всегда был отдельно, наособицу, индейцы в Паласе — большая редкость, сам он о таких только слышал, но не встречал. И в имении тоже был отдельно от всех. Только после Освобождения ему стало чуть легче. Но и в Джексонвилле он был один. Пока не появился Андрей. Но думать об Андрее он не мог: такой болью отзывалось это. И он заставил себя не думать. Да и некогда уже. Вон они, чёртовы контейнеры. И как только старшой разбирается, куда какой тащить?

Двор залит пронзительно белым светом прожекторов. Режущий губы и щёки холодный ветер. Лязг, грохот, чья-то ругань.

— Легче, Мороз, рад, что силы много!

— А что?

— Глаза разуй! — Саныч тычет пальцем в намалёванные на контейнере красные буквы.

— Ну так что? — не понимает Эркин.

Саныч внимательно глядит на него.

— Неграмотный, что ли? — и, увидев хмурый кивок, показывает другой значок, тоже красный, но понятный. Рюмка. — Понял? Их осторожно надо. Как стекло.

— Ага, понял.

И, берясь за очередной контейнер, смотрит, ищет рюмку. И везёт такой уже без тряски и толчков, плавно, хотя это не в пример тяжелее. Медведев молча кивает ему, пробегая мимо.

А в перерыве в полупустой столовой — во вторую смену заметно меньше народу — Саныч негромко сказал ему.

— Учиться думаешь?

— Надо, — кивнул Эркин.

— Надо, — согласился Саныч. — Не откладывай далеко, пока голова молодая.

Эркин невольно вздохнул.

— А есть школа…? — и осёкся, едва не сказав по-английски: «для цветных».

— Если искать, то всё найдёшь, — ответил Саныч.

Эркин кивнул. Конечно, надо учиться. Сам всё знал и понимал, и… и как будто держало что-то. Страх какой-то. Нутряной, глубинный, что даже думать неприятно.

И снова ветер, лёгкий снег, тающий на щеках и губах, белый свет, тускло блестящие серым металлом контейнеры с красными значками.

— Мороз, этот десяток на ту платформу.

— Эти? — он, уточняя, обводит рукавицей кучку контейнеров без букв и цифр с непонятными значками.

— Да. Только аккуратнее.

— Как стекло?

— Ещё легче.

— Понял.

Он берётся за ручку, носком валенка без щелчка убирает стопор и плавно стягивает контейнер с места. Вот так… и вот так… и вот так… А крепит кто? Ряха?! Но удивиться он не успевает: с такой неожиданной ловкостью зацепляет Ряха за скобы контейнера необычные тяжи на пружинах и быстро закручивает стопорные барашки. То-то Ряха без рукавиц.

— Чего смотришь?! Ты…! Им же под снегом нельзя!

И он бежит за следующим. А Ряха готовит место, расправляя и вымеряя тяжи. «Потому, видно, и поставил Медведев их вдвоём, чтоб толкотни не было», — на бегу сообразил Эркин. А на платформе уже, кроме Ряхи, Антип и Серёня ставят и свинчивают, скрепляют трубчатый каркас. И Антип, топорща рыжую бороду, рычит на Серёню, а тот, шмыгая носом, отругивается. Похоже, вроде Кольки — руки только вместе с языком работают. И ещё… и ещё… и ещё… один ряд уже выставлен и с той стороны на каркас надевают деревянные щиты. Последний контейнер Эркин вкатывает в уже готовый вагон, внешне неотличимый от прочих. Двое мужчин в пальто поверх белых халатов и третий в форме проверяют крепления, сверяют значки на контейнерах со своими бумагами. Падают на снег сходни, ставится последний щит, звякая декоративным замком, Медведев и Саныч закрепляют стыки щитов, залепляя их какой-то массой, похожей на мастику, и тот, кто в форме ставит на мастику штампы…

Медведев махнул рукой в сторону пыхтящего паровозика.

— Выкатывай! — посмотрел на работавших на этой платформе и улыбнулся. — Вам всё. Валите в бытовку.

— Во, это дело! — расплылся Серёня.

И только тут Эркин почувствовал, как устал. И ведь не скажи, что такие уж тяжёлые, не тяжелее обычного, а устал. У Ряхи сизые замёрзшие руки, он не верещит, бредёт молча, волоча валенки и сгорбившись. И Антип явно устал. И Серёня молчит. Так что он не один такой, уже легче.

До бытовки они дошли молча и, не сговариваясь, сразу сели к столу. Ряха даже шапки не снял. Но Эркин, чувствуя, как стремительно тяжелеет от усталости тело, заставил себя встать, снять и повесить на вешалку ушанку и куртку, сцепил на затылке руки и потянулся, выгибаясь, качнулся телом вправо, влево, по кругу…

— Ты это чего, а? — удивлённо спросил Серёня.

Не зная, что ответить, Эркин неразборчиво буркнул себе под нос и потянулся ещё раз.