Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 3 (СИ)

— Коль уши заложило, прочисти, — огрызнулся Колька.

— Сказали же, бригада, — поддержал Кольку Серёня.

Эркин встал за Колькой и приготовился отразить любой натиск. Но Колька покачал головой.

— Вперёд становись. За мной занимали, вытеснят.

Эркин встал перед ним, сообразив: Серёня первый, Колька последний, а они все между ними. Здорово.

— Эй, Колька, Мороз, где вы? — громко позвал их голос Саныча.

— Здесь! — сразу отозвался Эркин и поднял руку с зажатой в кулаке ушанкой.

Пыхтя, сопя и отругиваясь, Саныч и Миняй протиснулись к ним.

— Ишь, горлодёры с рабочего двора, — смеялись и шумели вокруг. — Да, эти кого хошь переорут… Ну, теперь-то все?

Все, все, — ухмыльнулся Колька, но долго стоять молча он не мог и, переведя дыхание, снова заорал: — Эй, впереди, чего задержка?

— Ждут, когда ты замолчишь, — немедленно откликнулись от окошка.

— Уймись, — сказал Саныч Кольке и подмигнул седому. — Не терпится ему, стенка без него начнётся.

— Не навоевался, — понимающе кивнул тот. Эркин стоял уже спокойно. Было жарко, и он, как и остальные, снял ушанку и распахнул куртку. Почти все вокруг были тоже в рабочем. Вспыхивавшие то и дело стычки из-за очереди быстро гасились шутками. Да и в самом деле, где ни стой, своё получишь, другому не отдадут и чужого не добавят. Так что трепыхаться незачем. Привстав на цыпочки, он ещё раз оглядел толпу. Нет, из машбюро никого не видно. То ли уже получили, то ли ещё не отпустили. Ладно. Двигалась очердь медленно, толчками.

— Чего там, а?

— По трём ведомостям дают.

— Это как?

— А просто. Получка, «ёлдочные» да ещё премия.

— А что за премия?

— Квартальная?

— Или за год?

— Как дойдёшь, так и узнаешь.

Перспектива получения ещё одной премии заинтересовала Эркина, и он посмотрел на Саныча.

— Это как?

— А просто, — стал объяснять Саныч. — «Ёлочные» дают всем, квартальную тем, кто с сентября работает, а годовую кто до прошлого Рождества пришёл.

— Ага, — кивнул внимательно слушавший Миняй. — А я вот с мая, мне как?

— Значит, за полгода премия, — ответила полная женщина в синей юбке и армейской гимнастёрке без погон и петлиц, прижимая к груди толстую тетрадь и неожиданно ловко пробираясь в толпе.

— Лидь-Санна! — восторженно заорал Колька. — Моряцкий вам привет и семь футов под килем!

— Угомонись, — строго посмотрела на него женщина и не менее строго на Эркина. — А тебя я почему не знаю?

— Да он с нашей бригады.

Она внимательно, запоминая, оглядела Эркина.

— Давно работаешь?

— Две недели, — ответил Эркин.

— Так, — кивнула она. — Ты о профсоюзе слышал?

Эркин осторожно пожал плечами. Профсоюз? Тред-юнион? Кое-что он слышал ещё в Джексонвилле, а больше на перегоне и в Бифпите.

— Это… тред-юнион, да? — решил он уточнить.

— Знаешь английский? — удивилась она.

— Да он с той стороны, — засмеялся Колька.

— Тем лучше, — кивнула она и открыла свою тетрадь. — Тебя как зовут?

— Эркин Мороз.

Она записала и улыбнулась ему.

— Зайдёшь потом в профком. Знаешь, куда?

Эркин покачал головой.

— Я ему покажу, Лидь-Санна, — радостно заорал Колька. — И покажу, и расскажу.

— Уж ты нарасскажешь, — она покачала головой с ласковой укоризной.

Когда она отошла, Эркин тихо спросил Кольку.

— А кто она?

— Селезнёва-то? — вместо Кольки ответил ему Саныч. — Она по профсоюзной части. Ты вообще-то что о профсоюзе знаешь?

Тред-юнион запретил давать цветным хорошую работу, — ответил Эркин, перемешивая русские и английские слова.

Саныч хмыкнул.

— Однако и знания у тебя. Это где ж такое?

— Там. В Алабаме. Тред-юнион для белых.

— Так. Ну а теперь слушай.

К тому времени, когда они подошли к кассе, Эркин знал о профсоюзе вполне достаточно, чтобы уяснить: отдаёшь каждый месяц сотую часть заработка, а взамен за тебя, если что, заступаются и иногда кое-что подкидывают. Так что…

— Эй, заснул, что ли?

Эркин наклонился к окошечку и назвал свою фамилию и табельный номер. Перед ним лёг разграфлённый лист в буквах и цифрах.

— Вот здесь.

В прошлый раз ему сказали, что как неграмотный он может ставить вместо подписи крестик, а после его объяснений о двух буквах показали, как их писать по-русски. Оказалось почти так же, только первую в другую сторону развернуть. Так что он спокойно и почти уверенно нарисовал ЭМ в указанном месте.

— Так, а теперь вот здесь.

Ещё один лист. Он успел увидеть цифры и теперь, пока кассир отсчитывал его рубли, быстро думал. Семьдесят пять по одному листу и столько же по другому. Почему? Ну, «ёлочные» — там сколько угодно может быть, но получка почему такая большая?

— Держи, сто пятьдесят. Следующий.

Колька подтолкнул его в спину, и Эркин стал пробираться к выходу. Сто пятьдесят рублей, если сотую в профсоюз, то это… это рубль и пятьдесят копеек. А больничная страховка же ещё. И на старость, как его, да, пенсионный фонд. Там тоже по сотой. Это уже четыре пятьдесят. Хотя нет, это он в прошлую получку отдавал. Вместе со всеми. Как раз три рубля. А налоги ещё… нет, ему сказали же, что налоги прямо по бумаге идут, до выдачи, и об этом можно и не думать, без тебя и начислят и отчислят. Значит, только в профсоюз платить. Ладно. Может, и впрямь, дело стоящее. Если всем, как они говорят, от профсоюза хорошо, то вряд ли ему будет плохо.

Дорогу Колька объяснял толково, ничего не скажешь., и комнату профсоюза Эркин нашёл быстро. И эта женщина — Лидия Александровна Селезнёва — была там. И ещё какие-то люди. Шум, споры… Эркин уже собирался повернуть обратно: у них свои дела, он и после зайдёт. После праздников. Но его заметили и окликнули.

— Мороз? Проходи, садись, — она улыбнулась. — Поговорим немного.

Эркин вежливо улыбнулся в ответ и сел на указанный стул, положил ушанку на колено.

В принципе ничего страшного и даже необычного не было. Обычные вопросы. Давно ли работает, когда и откуда приехал, где живёт, есть ли семья. Услышав, что его жена тоже на заводе работает, Селезнёва быстро остановила его.

— Постой-постой, она в каком цеху?

— В машбюро, — ответил Эркин. — Ага, точно, — Селезнёва, перелистав свою тетрадь, нашла нужную страницу. — Мороз Евгения Дмитриевна. Да, вот же и о тебе запись. Эркин Фёдорович, так?

— Так, — улыбнулся её радости Эркин.

— И дочь Алиса пять лет?

— Да, — улыбка Эркина стала сердечней.

Селезнёва что-то написала в тетради, сделала отметку на его странице и в какой-то ведомости. Они ещё немного поговорили, условились, что после праздников Эркин зайдёт и подаст заявление о приёме в профсоюз, тогда, после приёма, и взносы заплатит, уже с январской получки, а на досуге пусть вместе с женой о детском саде для дочки подумают, и если решат, то тоже заявление сразу после праздников подадут, и он попрощался, поздравил всех с наступающим праздником, выслушал ответные поздравления и ушёл.