В. Бирюк - Стрелка

Я-то думал, что после сегодняшней суеты и нервотрёпки, после первого в моей жизни настоящего воинского боя… Но девка хорошо попадала. «В такт, в тон и в размер». И получилось очень даже… вполне.

Она пыталась отдышаться, а я присел рядом и, наконец, поинтересовался:

– Аденуз недир? (Как твоё имя?)

– Ой. Сахиби келиме степ союгунцилари билир?! (Хозяин знает слова степных разбойников?!)

«Степные разбойники»… мда… какой именно народ имеется ввиду: кыпчаки, печенеги, торки? По моему корявому произношению определить конкретное наречие…

Интересно: она понимает тюркские диалекты, но, явно, для неё — не родной.

– Измим Ану. Бен буюук бе санли Эмир Беюаз Булгаристан севгилим цариюеси вар. (Моё имя — Ану. Я любимая наложница Великого и блистательного эмира Белой Булгарии)

Врёт. Цену себе набивает. А может и нет. В смысле — не врёт.

– Была. Была наложницей эмира. Э… Олду. Цариюе олду.

– Бен генсим. Бен гузел бир юуз бе вуцут вар. Бен динленмек — Егер алтин бир суру ичин бени сатабилирсиниз. (Я молода. У меня красивое лицо и тело. Если я отдохну — ты сможешь продать меня за много золота).

Цинично, прагматично, реалистично. Красивое молодое мясо можно выгодно продать. Выгодно — себе, выгодно — ей.

Заплатить «много золота» может только богатый человек. С богатым и хорошим домом. Где «игрушке» будет сытнее и теплее.

Она аккуратно вытерла пальчиком уголки губ, искоса разглядывая меня. Прямой взгляд на господина недопустим. Но… про периферийное зрение у женщин я уже…

Несколько раз недоуменно переводила взгляд с крестика на моей груди на моего опавшего «приятеля» и обратно.

– И — ит вар! Сен — гизли муслуман! Сен суннет гизлемек зарунда! Бана юардим ет ве сана юардим едецегиз! Куртар бени! Эмир готур, ве о сизи одуллендиресектир! Сен зенгир бие еве, алтин бир суру, алтар ве цариуелек, цок олацак! (Я — поняла! Ты — тайный мусульманин! Тебе приходится скрывать обрезание! Помоги мне и я помогу тебе! Спаси меня! Отведи меня к эмиру и он наградит тебя! У тебя будет богатый дом, много золота, много коней и наложниц!)

Что за жизнь?! Едва разложишь женщину — она сразу разворачивает… блестящие перспективы. Прошлый раз это делала Рада в Твери. До того — княжна в Смоленске. Теперь эта… «жертва многопользовательского режима».

Стоит дотащить её до Великого Булгара, и я сразу стану богачом и вельможей. Меня признают единоверным, единокровным, благородным и особо близким. «Потерянный брат» из индийских фильмов. Может быть, эмир возвысит меня даже до… до главного евнуха. Просто потому, что кожа с меня слезала неравномерно.

Покажи дуре член, и она сразу признает в тебе брата. В смысле — по вере.

А как же любовь?! Типа: она так же старалась! Она же восторженно, всеми наблюдаемыми и озвучиваемыми телодвижениями выражала свою радость и искреннюю признательность от… от того, что мы с ней делали. Типа: «Ваня! Я ваша навеки!». И тут же хочет сменить меня на эмира, наверняка толстого и старого. У которого всех достоинств… с учетом особенностей моего кожного покрова — только одно: небольшой и уже битый эмират.

«Все бабы — …». Нет, не буду обобщать — разные бывают.

– Гитти (пошли)

Связал ей локти, замотал в этот, размеров на восемь и роста на четыре больший халат, накинул сверху поводок, и, прихватив свой узел и снова замотавшись в подсыхающую рубаху, потопал в сторону «полчища». Надо найти своих, узнать — что с Лазарем. А с этой… видно будет.

В благодарность эмира — я не верю. В благодарность правителей — вообще.

Воздаяние, добром или злом, нужно начальнику не «за прошлое», а «на будущее». Чтобы и впредь, чтобы и другие впоследствии… Что делали? Спасали брошенных при полном разгроме, изнасилованных гяурами-победителями, наложниц?!

Она глупа и не может ещё понять — назад дороги нет. Наложницы, гарем — это, в значительной мере — статусные вещи. А какой у неё теперь может быть статус?

Типа пафосной футболки. Была да вывалилась. Потом где-то валялась. Её кто-то носил, какие-то бомжи-алкаши-придурки, сопли ею вытирали… или ещё что… щели в окнах затыкали… или ещё где… валялись в ней… не пойми по чём. Потом приволокли с мусорки — «на, носи, твоё» и награды требует…

Она будет постоянным напоминанием эмиру о позоре поражения, о пережитом страхе. Занозой стыда. И кто такую «красоту» будет в доме держать? В лучшем случае — бросят как милость какому-нибудь князьку в заштатном стойбище. А вернее — просто придушат. И меня — за компанию.

Девка занервничала от моего нежелания принять её столь блестящее предложение. Принялась хвастать — как много у неё влиятельных знакомых в окружении эмира. В смысле — их жёны. Какие они все богатые и приближённые. Как мне хорошо там будет…

Тюркские слова и имена заставляли напрягаться, царапали слух… Некоторые — застревали.

Мы топали через большую поляну, когда откуда-то сбоку выскочил отряд конных. Меня они испугали, но на открытом месте — от верховых не убежишь. На красной попоне у одного вышиты белые кресты. Мне белые кресты… но не немецкие же танки! Всадники подскакали и закружили вокруг нас:

– Эй ты. Кто таков? Почему голый? Что в мешке тянешь?

Молодые парни горячили лошадей вокруг, наезжали на нас, один с седла попытался сорвать халат с головы Ану — она завизжала. Несколько более матёрых всадников держались чуть поодаль.

– Здрав будь государь Андрей Юрьевич!

Княжеское корзно, высокомерно вздёрнутое широкое лицо, круглая короткая борода… Всадник повернулся на моё приветствие. Взглянул, явно не узнавая.

Я стукнул себя в грудь кулаком, коротко поклонился и, пока он не переключился снова на своих собеседников, понёс в голос:

– Желаю тебе здравствовать! Многие лета! Во славу господа нашего Иисуса Христа и Царицы Небесной! Во одержание побед славных над супостатами безбожными! Во всякое Святой Руси нашей богоспасаемой благоустроение и в вертоград превращение. В человецах повсеместное и разливанное благорастворение!

Он рассматривал меня, пытаясь вспомнить: кто я, видел ли он прежде такого наглеца, который безбожно смешивает и перевирает величальный чин. Да ещё стоя полуголым посреди поля.

– Княже! Аль не признал? Ясно дело — у тебя перед очами тысячи проходят. Два года назад был ты, проездом с караваном своим по пути в Киев, в вотчине моего батюшки, славного сотника смоленских стрелков Акима Яновича Рябины. Я ж сын его, Иван! Может помнишь — мы ж с тобой там беседовали, я ножички в стенку метал, ты меч свой чудесный, от святого князя Бориса доставшийся, обещался подержать дать.

Несколько мгновений он разглядывал меня, пытаясь вспомнить. На всякий случай сурово поинтересовался: