Сергей Жилин - Август Хромер

Единственный шанс избавиться от страшной эпидемии был в окружении очагов военными и выжидании, пока все в оцепленной области не умрут, и чума не утихнет.

Своё слово готовы сказать мы, иоанниты. Нас осталось всего одиннадцать, и мы двумя группами бродим по всему Континенту и тушим, как горящие свечки, очаги чумы. О нас ходят разные толкования, разные слухи, но достоверно известно одно – там, где появляемся мы, в скором времени болезнь идёт на убыль.

Вот только никто не знает, как мы лечим людей.

– Куда вы нас ведёте? – поинтересовался у настоятеля Франца уже восьмой заболевший.

Хриплый, как и многие здесь, из-за пневмонии лысый старичок вяло переставляет ноги с краю колонны. На бедного человека страшно смотреть: на его теле, лице и в глазах написано всё то страдание, что испытывает он и ещё семьсот его односельчан. Все худые, ослабшие, грязные и напуганные, но шагают смело, веруя в волшебное исцеление.

– В поле раньше располагались мельницы, – указал Франц вперёд по тропинке, – Амбары до сих пор уцелели – в них мы разместим вас на время лечения.

Удовлетворённо кивнув, ветхий старик, опираясь на тонкую клюку, вернулся в строй мучеников. Идти осталось совсем недолго.

Я обернулся назад и увидел, как по пологому холму поднимается длинная, как гигантская ядовитая змея, цепь заражённых. Они тянутся по петляющей по склону тропинке через заброшенные пшеничные поля, все как один рваные, усталые и постаревшие не от времени, а от жуткого червя, что сжигает, как бумажные фигурки.

По всей длине колонны больных ходят шесть иоаннитов, убеждаясь, что никто не отстал и не упал замертво на пыльные дороги. Я, настоятель Франц, лукавый Картер, одноглазый Вирюсвач, здоровяк-каледонец Эдмор и коротышка Рассел. Остальные сейчас находятся где-то в Креолии, где чума сразила уже чуть ли не треть страны.

Эдмор был до попадания в Орден матросом и служил во флоте Каледонии. В Орден попал около сорока лет назад, быстро обучился азам и стал одним из наших бойцов. Вёл себя тихо, не позволял себе ослушиваться указаний, помятуя о славной матроской дисциплине. Франц взялся обучать нас вместе, так как я тоже не успел освоить всего курса обучения, хоть и нахожусь в Ордене уже век. С усатым великаном, оказавшимся на удивление тихим и добродушным человеком, мы быстро нашли общий язык.

Чего не скажешь о пискуне Расселе. Этот коротышка, даром что маленького роста, чрезмерно заносчив, вспыльчив и эгоистичен. Пробыв в Ордене чуть больше меня, он не мотался с Францем по миру, он занялся нормальной учёбой, и далеко оторвался от меня в опыте, мастерстве и силе. Вот только детские комплексы вкупе с обретёнными способностями сделали из Рассела невыносимого, наглого выскочку. С ним у меня конфликтов было даже больше, чем с Картером…

Далеко позади в низине раскинулась крупная деревушка Млада-Хабице. Чума поселилась на её улицах три месяца назад и уже успела отправить в землю более полутора тысяч человек. Последних оставшихся в живых осталось ровно семьсот один.

Мы прибыли этой ночью и сразу решили, где всё произойдёт: вдалеке от деревни обнаружились две заброшенные мельницы и три крупных амбара для хранения зерна и муки. Туда мы и отправили всех без исключения жителей, пообещав избавления от боли и мучений. В целом, мы почти не соврали.

Люди, которым уже не во что верить, послушно двинулись в указанном направлении. Покорные и безвольные… даже не люди, а всего лишь их тени. Люди исчезли из этой деревни три месяца назад.

До сих пор перед глазами стоят картины лежащих прямо посреди улиц тел людей и животных, которых украдкой грызут дворовые собаки. По улицам, словно восставшие из могил, бродят люди хриплые, худые, бледные, некоторые покрыты бубонами. Кто-то ждёт своей участи, сидя в каком-нибудь закоулке, а кто-то ещё таскает умерших в центр деревни, где сжигают трупы, словно это поможет им уберечься от того, чтобы самим не попасть в этот крематорий.

– Здесь тоже ропщут, – с плохо скрываемым презрением окинул взглядом ряды больных Картер, когда настиг нас с Францем.

– О чём ропщут? – спросил я.

– О том, что эпидемию чумы устроили мы, чтобы отомстить за истребление Ордена.

– Что за бред…

– Конечно бред, недоучка, – с целым морем желчи произнёс Картер и блеснул хитрыми глазами. Явно нарывается на драку!

Сдерживаясь в немыслимо какой уже раз, я скрипнул зубами так, что практически полетели искры, и с силой сжал кулаки, глядя прямо в глаза ненавистному товарищу иоанниту. Картер самоуверенно улыбается краем рта, провоцируя меня. Глупо бить морду этому гаду на глазах у Франца и семи сотен заболевших, поэтому надо держаться.

– Картер, думаю, тебе уже давно пора понять, что неправильно обзывать брата недоучкой, – строго выговорил задире Франц, – У Августа есть имя.

– Конечно, Франц, конечно, – надменно пробормотал Картер, словно засобирался плюнуть настоятелю в лицо.

Закинув в рот вонючую сигарету, Картер ускорился и двинулся в сторону головы отряда, где чумных ведёт за собой Рассел. Дразнить коротышку худосочный недомерок любит не меньше, чем меня.

– Повторить тебе, что не стоит обращать на него внимания? – заботливо поинтересовался Франц.

– Не стоит, – выдохнул я, прогоняя злость и раздражение.

– Отлично! Значит, тебе ничто не помешает сосредоточиться на деле.

На деле. Франц называет это делом. Вот так просто. Мы не творим беспредел, мы не попираем ценности Ордена – мы дела делаем!

– Франц, я столько раз тебя спрашивал, но всё же, – проронил я, понизив по возможности голос, – Неужели нельзя бороться с чумой иначе?

– А как иначе? – с сожалением буркнул настоятель, – Да, мы можем вылечить одного, можем даже двух, а опытный в этом деле Рассел за день излечит пятерых. Но на следующий же день болезнь вновь схватит исцелённого, и чума не отступит.

– Но мы же покушаемся на жизни людей! Каждая из них священна!

– Отдать этих в жертву, чтобы не погибло в десять раз больше священных жизней, придётся, – пытаясь утешить меня, Франц положил мне руку на плечо.

– Мне очень тяжело это принять, – мотнул я головой.

– Всем тяжело. Просто ты выше прочих ставишь человеческую жизнь и тебе тяжелее всех. Это, в некотором роде, плохо…

Я моментально вскинул голову, не понимая, к чему это клонит настоятель.

– Чем это плохо? – прямо спросил я, позабыв понижать голос при разговоре.

Франц помялся, прикинул в голове, как лучше ответить на вопрос, который неожиданно оказался не таким простым. Вскоре гроссмейстер подобрал нужные слова:

– Тот, кто выше других ценит жизни людей, тот сильнее подвержен желанию прочесть их. Боюсь, тебе будет нелегко себя сдерживать.