Кевин Кроссли-Холланд - Костяной браслет

Турпин, загородив от света глаза своей волосатой рукой, рассматривал ее.

— Что такое? — спросила она, слегка склонив голову набок.

Турпин тихо пробормотал:

— Ты напоминаешь мне… — И, не договорив, он пошел дальше, обгоняя Сольвейг.

Светило солнце, дул ветер, проносились по небу серо-бурые облака, осыпались на землю ледяные апрельские ливни, однажды случился снегопад. Шли дни.

«Ты видел все это? — мысленно спрашивала Сольвейг. — Отец, видел ли ты эти гигантские валуны, здесь их по склонам разбросаны сотни, тысячи! Они похожи на стадо овец-великанов. Умывался ли ледяной водой из горной реки, чьи пенные воды белы, словно молоко? Горные тропы открыты всем ветрам, а лесные дорожки застланы упругим ковром из сосновых игл; воздух здесь, наверху, такой прозрачный, что каждый звук — звон колокольчика на шее у козы, что стоит на дальней гряде, или стук топора и колотушки, которыми местный житель раскалывает бревна, — плывет по всей долине. Земля снова начала распахивать свои глаза: маленькие желтые цветочки с желтыми зрачками. Ты видел следы в росе, что оставляют волки, хорьки и зайцы-беляки? А помет косули? Ты слышал тихий шепот из-под воды в часы, когда падает снег? Чувствовал под ногами молодой мох, похожий на губку и такой пугающе зеленый? Вдыхал ли в себя утро — такое чистое, будто в первый день существования мира?»

А Сольвейг видела, слышала и чувствовала все это.

В сумерках, когда путники останавливались на ночлег — дважды они ночевали в ветхих амбарах и один раз в неглубокой пещере, но все остальное время спали под открытым небом, при ярком свете звезд и мерцании костра, — Сольвейг вырезала что-то из клена.

— Что это ты мастеришь? — спросила ее Ильва.

Сольвейг молчала.

— Похоже на рукоять для молота.

— Может, это длинная ложка? — предположил Орм.

Сольвейг придвинулась поближе к огню, где потрескивали и пощелкивали осиновые поленья.

— В таком полумраке, — ответила она, — то, что казалось чем-то одним, становится другим. Я вижу здесь все что угодно.

Орм взглянул на Ильву, медленно покачал головой и постучал указательным пальцем себе по виску.

— И даже когда я знаю, что хочу вырезать, — добавила Сольвейг, — лучше все-таки не рассказывать.

— О чем это ты сейчас? — спросила Ильва.

— Когда создаешь что-то, — откликнулась девушка, — лучше не говорить об этом, пока не закончишь дело.

Ильва нахмурилась:

— Почему это?

— Не могу объяснить. Но когда я вырезаю что-нибудь, мне требуются все мои силы, я погружаюсь в дело всеми чувствами и мыслями, и телом тоже, каждой его пядью. И разговоры тогда только опустошают меня. Слова делают меня слабее.

После того как все четверо поели и выпили немного эля, Сольвейг вытянулась на земле, и вскоре Турпин принялся рассказывать ей про лето. Если путешествовать здесь летом, а не зимой, то все совсем другое. На ледниках все еще лежит снег, но все луга взирают на тебя яркими глазами люпинов — молочно-белых, розовых, багряных… Мы жарим желтые грибы и собираем алые ягоды…

Голос Турпина звучал в ушах Сольвейг, будто жужжание пчел в летний день.

— А форель! Мы ловили ее руками и зажаривали на открытом огне…

— Вы только послушайте его! — раздался голос Ильвы.

— Ох! — проворчал Турпин. — Ну да, летом бывают еще и комары…

Но Сольвейг уже заснула.

Турпин встал, развернул шкуру — в темноте сложно было разглядеть, что это была за шкура, но пахла она черным медведем, — бережно накрыл ею Сольвейг и промолвил:

— Она напоминает мне…

И все трое еще посидели молча у костра.

Потом Турпин потер руки, потянулся. И простонал:

— Моя Тола! Тола! Какому отцу под силу пережить потерю дочери? Часть меня ушла вместе с нею, и я буду искать ее, покуда жив.

Пламя костра вздыхало и свистело.

— Нет, Сольвейг вряд ли доберется до Миклагарда, — заметил Турпин. — Но все же она идет вслед за отцом, и я думаю ей помочь. Когда мы придем в Сигтуну, можно отвести ее к шкиперу. К Рыжему Оттару.

Ильва шумно втянула в себя воздух.

— Она ему понравится, — сказал Турпин.

— Он сделает из нее рабыню, — возразила Ильва. — И потребует от нее особых услуг.

— Я этого не допущу. Сольвейг будет вырезать для него, но не спать с ним. У него уже есть рабыня. Нет, я знаю Рыжего Оттара. Он возьмет ее на борт и довезет до Ладоги.

— Друг мой, — объявил Турпин. — У меня для тебя есть настоящее сокровище.

— Пфф!

В золотисто-рыжей бороде Оттара заблестела слюна; он обдал ею и стоящих с ним рядом.

— Ты слышишь, Слоти? Турпин принес нам сокровище.

Слоти выпрямился и криво улыбнулся.

— Сокровище! — повторил шкипер, смакуя слово. — С каких это пор, Турпин, ты оказываешь мне услуги? Обычно ты обстригаешь меня как овцу, продавая свои вонючие овечьи шкуры.

Оба они рассмеялись, а женщина, у которой между зубами красовалась щель, захлопала в ладоши.

Сольвейг смотрела на них. На Рыжего Оттара и сидящую у его ног молодую красавицу с блестящими темными волосами, на двух женщин постарше, на мальчика и девочку, ровесников Блуббы, и на четверых других мужчин. У одного из них почернел зуб, а другой, гораздо моложе его, высокий и темноволосый, пристально глядел на Сольвейг смеющимися глазами.

— Ничто не дается даром, — сказал Рыжий Оттар. — Продолжай, Турпин. Что за сокровище?

Турпин кивнул в сторону Сольвейг и указал на нее раскрытой ладонью.

Балтийские торговцы дружно обратили взгляд на девушку. Десять пар немигающих глаз.

— Ничто не дается даром, — задумчиво повторил Рыжий Оттар. — Чего ты от меня хочешь?

— Она умеет вырезать разные штуки, — рассказал ему Турпин. Он стряхнул с плеч сумку, развязал кожаный шнурок и открыл ее: — Ты только взгляни на это. Какие иголки, какое блюдо с рунами по кругу.

Рыжий Оттар фыркнул. Затем приложил указательный палец к ноздре и высморкался.

— Она пришла с нами из Трондхейма.

Рыжий Оттар шагнул к Сольвейг и встал прямо перед ней:

— Сбежала откуда-то, а?

Сольвейг покачала головой.

— Сильно били?

Сольвейг вздрогнула, но потом, не моргая, уставилась Рыжему Оттару прямо в глаза.

— Или еще чего хуже. Ты пырнула кого-нибудь своим ножом для резьбы?

— Нет! — Голос девушки прозвучал гораздо громче, чем ей бы хотелось.

— Ей нужно переплыть. И безопасно, — сказал Турпин. — Она заплатит своими поделками.

— Ты слышал, Бруни? — обратился к тому Рыжий Оттар. — У тебя будет помощница.

Оттар взглянул на Сольвейг. Она была почти на голову выше его.

— И зачем? — пророкотал он. — С чего вдруг?

— Я иду вслед за отцом, — ответила девушка и широко распахнула глаза.

Шкипер скорчил гримасу и потряс головой:

— Одна?

Сольвейг кивнула.

— И где же он?