Александр Харников - Царьград (сборник)

Я посмотрел на «генерала от революции». Желябов индифферентно глядел куда-то в сторону, делая вид, что всё сказанное о нем Кукушкиным к нему не относится.

– Спасибо, Игорь, можешь идти, – сказал я, – а мы тут с Андреем Ивановичем побеседуем о делах наших скорбных.

Кукушкин снова вскинул руку к кепи и, увидев мелькнувший в отдалении белый халат и черненькую головку своей любимой, чуть ли не бегом помчался на незапланированное свидание. А я предложил Желябову присесть рядом со мной на скамейку.

– Итак, Андрей Иванович, я вас внимательно слушаю, – начал я беседу с «главным террористом России». – Вы имели время и возможность ознакомиться с нашей жизнью в освобожденном от турок Константинополе. Каковы ваши впечатления?

– Александр Васильевич, – задумчиво сказал Желябов, – я понял, что вы люди из другого времени. Нет, нет, – воскликнул он, заметив, что я нахмурился. – Никто из ваших людей мне об этом не говорил. Просто я сам догадался, видя вашу технику, вооружение, а самое главное – отношение друг к другу. Вы поступаете, думаете, живете совсем по-другому. Я не был в Европе, но в Одессе полно иностранцев. Вы и на них не похожи. Не знаю, откуда вы и как сюда попали, но, глядя на вас, я понял, что, наверное, и мы должны стремиться сделать наш мир и отношения между людьми такими же, как и у вас.

– Андрей, простите, если я буду вас так называть – я все-таки старше вас вдвое, – вы правы в одном – мы действительно «не от мира сего». Волею Всевышнего мы попали к вам из 2012 года. Зачем? Я и сам не могу еще понять. Видно, нам нужно что-то сделать в вашем мире такое, что спасло бы нашу страну и весь мир от тех страшных событий, которые произошли в нашей истории в XX веке. Ну, а что касается вас, Андрей, я не хочу, чтобы такой умный и талантливый человек, как вы, закончили свою жизнь на виселице. Ведь вы с вашей энергией и способностями можете принести много пользы людям.

– На виселице, – изумленно пробормотал Желябов, – так вы знаете, что со мной произойдет, точнее, что произошло в вашем прошлом?

– Знаю, – ответил я, – вы возглавите террористическую организацию, целью которой будет убийство царя. И вы, точнее, ваши товарищи, убьете 1 марта 1881 года Александра Второго на набережной Екатерининского канала Санкт-Петербурга. За что будете приговорены судом к виселице.

– Значит, террор, – задумчиво сказал Желябов. – Мы с товарищами обсуждали этот вопрос, но я всегда категорически был против террора. Что же со мной произошло?

– Вас сумели убедить, что единственный путь изменить что-то в обществе – это убивать тех, кто стоит у руля власти. Но это в корне неверно. Если общество готово к переменам, то терроризм избыточен, если не готово – он бессмыслен.

– Очень хорошо сказано! – воскликнул Желябов. – Я полностью согласен с вами.

– К сожалению, это не мои слова, – ответил я, – ваш современник и коллега по «Народной воле» Лев Тихомиров после цареубийства, совершенного вашей группой, разуверился в правильности пути, по которому вы шли, и эмигрировал в Европу и выпустил там брошюру под названием «Почему я перестал быть революционером». Фраза, которая вам так понравилась, это цитата из его брошюры.

– Лев Тихомиров, – Желябов наморщил лоб, – я, кажется, слышал это имя. И что же он еще написал?

– Вот, например, эти замечательные слова о тех, кто любит говорить от имени народа: «Конечно, со стороны можно услышать множество фраз о “возвращении власти народу”. Но это все не более как пустые слова. Ведь народ об этом нисколько не просит, а, напротив, обнаруживает постоянно готовность проломить за это голову “освободителям”. Только отчаянный романтизм революционеров позволяет им жить такими фикциями и третировать русскую власть, как позволительно третировать власть какого-нибудь узурпатора. Русский царь не похищал власти; он получил ее от торжественно избранных предков, и до сих пор народ, всею своею массой, при всяком удобном случае показывает готовность поддержать всеми силами дело своих предков».

Желябов задумался. Я понимал, что одним махом он не сможет избавиться от своих нравственных и моральных установок. Но пусть он хорошенько подумает над сказанным мною. Чтобы дать дополнительную пищу для его размышлений, я снова заглянул в листок с еще одной цитатой из брошюры Тихомирова.

– Вот, Андрей, послушайте, что еще сказал ваш соратник: «Я не отказался от своих идеалов общественной справедливости. Они стали только стройней, ясней. Но я увидел, что насильственные перевороты, бунты, разрушение – это все болезненное создание кризиса, переживаемое Европой, – не только не неизбежно в России, но даже и маловероятно. Это не наша болезнь. У нас это нечто книжное, привитое, порожденное отсутствием русской национальной интеллигенции. Но не придавать ему значения тоже не следует. Конечно, наше революционное движение не имеет силы своротить Россию с исторического пути развития, но оно все-таки очень вредно, замедляя и отчасти искажая это развитие».

Про себя я заметил, что здесь Лев Тихомиров несколько заблуждался – нашлись-таки силы, которые сумели своротить Россию с ее исторического пути развития и доказать, что революцию у нас могут совершить так же просто, как и в старушке Европе. Только с учетом нашего размаха разрушение от подобного развития событий будет на несколько порядков больше, чем в Европе.

Но весь парадокс в том, что после совершения революции, для построения социализма, пришлось вернуться фактически к абсолютной монархии. Круг замкнулся. Стоило ли свергать самодержавие, если оно по сути есть естественная форма правления над огромными российскими просторами? Не знаю, скорее всего, нет.

Только всего этого я говорить Желябову не стал. Нельзя всё сразу вываливать на и так смятенный ум человека XIX века. Его мозг может просто не выдержать этого.

Пообещав дать ему почитать кое-что по истории революционного движения в России, я, посмотрев на часы, попрощался с ним. Меня ждала важная встреча. Из-за океана прибыла делегация правительства САСШ во главе с бывшим президентом этой страны и известным военачальником гражданской войны генералом Улиссом Грантом.

27 (15) июня 1877 года, вечер. Константинополь. Дворец Долмабахче

Капитан Александр Васильевич Тамбовцев

Этот отставной американский президент свалился на нас, как снег на голову. Вроде мы его не звали. Но янки всегда были людьми бесцеремонными, как в наше время, так и в XIX веке. В общем, персонаж с пятидесятидолларовой купюры нарисовался у нас в Константинополе и сразу же стал домогаться встречи с «русским адмиралом Ларионовым». Почему-то генерал Грант считал, что наш Виктор Сергеевич, услышав, что его хочет видеть бывший американский президент, сразу же на полусогнутых помчится к нему на рандеву. «Индейское жилище» ему, а не рандеву!