Владимир Чистяков - Попадают по-разному

– Эй, рыбка, а он овечками или ягнятками никого не звал? Или, он настоящих живых овечек предпочитал?

Ржут. Самой бы было весело, не будь всё грустно. Смотрит на меня, в глазах слёзы. Который уже раз сегодня. И страх. Конечно, я знаю, как некоторые умеют слёзы использовать для достижения своих целей… Тут, в общем-то, тоже, только цель всего одна – живой остаться.

Да и вспомнился мне тут поступок одного известного кавалериста.

– Анид, – в отместку за шуточку, теперь её звать будут как Госпожу, только буквы задом наперёд, – Ерт, – а это уж от меня ей кусок второго имени, – Анид Ерт. Запомнили? Тогда свободны.

Разворачиваются и уходят. Строевым шагом. Придурки! Или просто мальчишки. Интересно, сколько себе они корзин да мешков набили, с высочайшего-то разрешения?

Киваю на форму.

– Надевай поверх этого. А то на тебе и нет считай, ничего.

Спрашиваю, пока она… То есть Анид, штаны пытается завязать. Велики, конечно, хотя тут солдатики не веселились, самый маленький размер принесли.

– Анид. Ты точно не помнишь, как тебя мама звала? Если помнишь, скажи, так тебя и буду звать.

– Благодарю, Госпожа. Буду Анид. Не помню я того имени. Буду зваться, как вы велели.

– Как знаешь. Вспомнишь если, скажешь. Переписать ведомости недолго.

Гляжу на неё. Походная форма удобством отличается, а не красотой. Но Анид выглядит засунутой в мешок. Ничего, ушьёт потом. Роюсь в кошеле. Найдя медную звёздочку, цепляю ей на наплечник.

– Вот. Мой знак. Солдаты его хорошо знают и обижать не будут.

Не объяснять же ей всю нашу систему чинов и званий. Я и в самом деле имею право производить в старшие солдаты и десятники. Или лишать этих званий. Звездочку десятника Анид и прицепила. Теперь если кто и полезет – ссылка на меня вполне достаточна.

– Есть хочешь? Бери!

Опять испуг в глазах. Что на этот раз? Она выглядит какой угодно, только не недокормленной.

– Это… Из кладовых господина. Это только для него и его гостей.

– Да ну?

Подхватив из корзины большое яблоко, откусываю. Потом ещё раз.

– Видишь? Со мной ничего не произошло.

– Но вы теперь здесь госпожа.

– Только не говори, "ничего подобного не ела", не поверю.

– Ела. Но кладовки для нас не здесь.

– Теперь это тебя волновать не должно.

Руку протягивает осторожно, будто боится, я шучу и сейчас ударю. Берёт что-то и садится на пол у моих ног. Кому-как, а мне противно, когда человек ведёт себя словно собака.

– За стол иди. Я приду скоро. Если кто зайдёт, назовёшь моё имя и покажешь знак.

На этот раз, за мной не увязалась.

Солдаты заняты – очищают погреба от содержимого.

– Где Верховный?

– Второй этаж заняла.

– Двое за мной.

Велела им притащить в комнату Анид два кресла и столик. Та лишь испуганно глянула, но ничего не сказала.

– Поела?

– Да, госпожа.

Хм. А то я не понимаю, "нет" хозяину она говорить просто не умеет. Опять стоит передо мной с опущенными глазками.

– Анид, садись.

Озирается по сторонам. Показываю на кресло.

– Мне нельзя в нём сидеть.

– Почему?

– Это для господ.

– Я же сижу.

– Но вы госпожа.

– Тогда зачем оно здесь?

– Если господин зайдёт.

– Порядочки тут у вас… За год так и не сидела?

– Почему? Сидела, когда звал на коленях посидеть, или…

– Можешь не продолжать. – похоже, она пока только одно обращение понять способна.

– Так, Анид, я – Осень, твоя госпожа, приказываю тебе сесть вон там.

Осторожно устраивается на самом краешке.

– Ты где так хорошо научилась по-нашему говорить?

– Всегда умела. Там, где родилась. Много жило, кто умел. От страшной Рыжей Ведьмы сбежали когда-то. Играли детьми.

– Ясно, святоши с первых двух войн.

Анид молчит.

– Продолжай.

– Потом… Мне много говорили, "забудь имя, но не вздумай забывать язык". Кто два языка знает – дороже стоят. Меня и купили в подарок потому что лучше всех по-грэдски говорю и петь умею. Ну и самая красивая тоже.

Впервые какое-то чувство, кроме страха, в голосе мелькает. Насчёт красоты права. Она искренне меня за мужчину приняла. И не в доспехах тут дело. Тяжело признавать, но на её фоне смотрюсь откровенно так себе. Да и остальные были ей под стать.

Видимо, то, чему человека учат, накладывает отпечаток на внешность. У нас-то, как и Рэдрии, фигуры и к старости останутся девичьими. А их красота сойдёт за пять, ну, пусть десять лет. Если род занятий не сменят. Потом за рисовый шарик отдаваться будут, ибо больше не даст никто.

– Господин любил по грэдски говорить. Песни ему нравились…

– Когда он тебя рвал, больно было?

– Что? Да… Очень… Везде… Сказал "чему учили, покажешь потом. Я тебе, сука, покажу твое место, чтобы навек запомнила. Заплачешь – убью вообще". Потом долго за мной не посылал. Говорили, я умереть могла. И некоторые умирали. Но я понравилась, человек, подаривший меня получил, что хотел.

– Вот такой он, песенок любитель! – умней ничего не придумала. По словесному портрету, этот храат ростом с Линка. Чуть ли не с конским достоинством. При этом ведёт очень благочестивый образ жизни. Вот, значит как ведёт.

– Госпожа, спросить можно?

Киваю.

– Вы ведь сюда войной идёте?

– Ну да.

– И много вас идёт?

– Все, сколько нас за Линией живёт. Про Рыжую Ведьму знаешь. Нас её внучка ведёт.

– Господин так и говорил, "на нас войско женщин идёт. Объясним им, каковы настоящие мужчины!"

– После того, что ты мне сказала, я очень сильно сомневаюсь, был ли твой прежний хозяин настоящим мужчиной, да и вообще был ли человеком. У нас за сделанное с тобой, ему сперва отрубили бы хрен, а потом голову… Нет, вру, голову за убийство рубят, а за это – в дерьме бы утопили. Тех, кто тебя продавал, тоже бы на голову укоротили. И думаю, скоро так и сделаем.

Смотрит во все пребольшущие глаза. Кажется, мир её рушится. Угу, и чем скорее, тем лучше.

– Правда, Госпожа?

– Сама подумай. Кто-то болтал о войске женщин. Однако, это мы у стен его столицы, а не он у нашей. Сбежал, как трус, велев рыбок да птичек перебить. Не так? Отвечай!

Молчит. Опять слёзы на глазах.

– Не ныть! Я солдат, слёз вытирать не умею.

– Простите. Нам при них нельзя было плакать. Всегда весёлыми должны были быть. Плакали, когда их не было. Вы девушка, вот и не удержалась. Он никого не отпускал. Говорили, другие господа разонравившихся дарят более младшим господам. Очень редко даже женятся. Он же не делал так никогда. Кто надоедала… Они исчезали. Шептались – тут больше трёх лет не прожил никто.

"Олений парк, мать твою растак, генерал, олений парк!"

– Мы его убить пришли. Сегодня причин стало больше.

– Правда?

– Да. Надоела уже!

Дёргается, как от удара.

– Что опять?

– Ничего, госпожа. Мы… Я боялась, когда так говорили. Потом… Могли наказать. Могла и вовсе пропасть.