Владимир Чистяков - Попадают по-разному

Как-то странно смотрит на Анид.

– Я много слышала, чему таких как ты учат. Мужчины, что у наших бывали, такое рассказывали. Ты что умеешь?

– Что скажете, Госпожа.

Усмехается.

– Я – Дина, если что.

– Умею по-всякому. С девушками тоже…

– Опять!

– Что "опять?"

– Она себя уже предлагала.

– Тебе?

– А кому же ещё?

– Во смеху бы было, если ма. Правда, она просто бы убила. Не любит такого, ну, а я более широких взглядов придерживаюсь.

– Рэндэрд и предлагал её зарезать.

– С чего это таким женоненавистником стал? Жалеет, что не ему досталась? Или ему тогда, кроме головы, ещё что-то отбили?

– Я умею так делать, что если не повреждено, а просто немолодо уже. То всё будет действовать.

Динка выразительно смотрит на меня. Огоньки в глазах прежние, но непонятные какие-то.

– Говоришь, Рэдду она не понравилась. А тебе самой?

– Моим мнением не интересовались.

– А если бы спросили?

– Убивать бы не стала. Не за что. Да и кровь-не водица.

– Так она тебе совсем не нравиться?

– Чего тебе вообще нужно?

– Ха! Ничего такого, чего она раньше не делала. Давай её Яграну подошлём? Он скоро здесь будет. Все только о нём и шепчутся. Хотя, никто с ним не была. Вот и узнать охота, на что он на самом деле способен. А уж наврать чего-нибудь красивенького она и сама сможет.

Смотрю Динке прямо в глаза. Последнее время эти огоньки не тухнут никогда. И по-моему, уже стали становиться признаками болезни.

– Тебе ничего самой на днях не отбили?

Смеётся.

– Только ногу. Там же, где ма тогда.

– Да? А я думала, в голову попали.

– С чего ты взяла?

– С твоих предложений. Она теперь нестроевой нашей армии, а то, что ты предлагаешь – принуждение к торговле собой, притом не факт, что совершеннолетней. Это вполне себе преступление.

– Да ну? Мы же шутя, да и заплатила бы ей.

– А сколько? – неожиданно спрашивает Анид, – И, прошу прощения за вопрос, господин Ягран молодой?

Динка смеётся зло.

– Видишь, она и сама не против. Так что, никого принуждения.

– Ухи тебе Анид, драть уже поздно.

Та уши, на всякий случай, прикрывает.

– Ты, вроде, с тётей почти незнакома, а как она себя ведёшь.

– Как считаю достойно офицера Ставки, так и веду.

Солдат из первой личной сотни вбегает.

– Верховный срочно зовёт! Вас, – кивает Динке, – Вас, – мне, – И, и ,- находит взглядом Анид, – и тебя.

– Её-то зачем?

– Там разведка из личных начальника кавалерии вернулась. Пленных привезли. Странных каких-то. Может, она их знает.

Въехать во дворец верхом – в этом вся Динка. Линки ей под стать. Динка снимает притороченный у седла плащ с капюшоном. Развернув, протягивает Анид.

– Вот. Накинь. Если там и правда твои бывшие… Знакомые.

Та торопливо завязывает плащ.

Госпожа в кресле сидит. Вино попивает. За спиной – стальной стеной застыли телохранители. Остальные солдаты просто толпятся вокруг, любуясь на бесплатное зрелище.

Пленных – двадцать два. Все, кроме одного связаны. От ценностей их избавили, но видно, простых воинов тут трое. Пятнадцать человек – знатные, или их ближние слуги, судя по холёным бородам. Ещё трое – толстые, безбородые – несомненно, скопцы. Такие слуги у храатов пользуются почему-то большим спросом.

Пред госпожой стоит последний, тоже жирный, совсем как свинья. Только бородатый и длинноволосый. В длинном чёрном одеянии, напоминающем траурное платье.

Анид шепчет.

– Святой отец…

– Ты его знаешь?

– Да. Их всех. Он здесь жил. Вон те трое – лекари. Вон ещё младшие друзья господина. Были с ним тут несколько раз. Вчера приехали…- замолкает.

– Чтобы вас убить? – заканчивает Динка.

– Да.

– Хм… Тут охрана была какая-нибудь?

– Да. Полсотни, – кивает на скопцов, – вот из таких. Они вчера сразу уехали.

– Ну ка, младших друзей ещё раз покажи. И имена их скажи, если знаешь.

Анид говорит торопливо. Кивнув, Динка направляется к матери. Та уже давно в нашу сторону смотрит. Приветствует дочь подняв пистолет. Слушает молча, только кивает пару раз. Криво ухмыльнувшись выдает что-то, от чего туша в чёрном дёргается, как от удара.

Динка к нам возвращается.

– Что госпожа сказала?

– И так знала, что вы дерьмо. Но даже не представляла, насколько именно. Овцелюбы.

Встаёт, держа пистолет стволами вверх. Бокал по прежнему в руке.

– Великая Госпожа их судить будет? – шепчет Анид.

– Я не слышала, чтобы кто-то судил скотов! – усмехается Динка.

Гремит голос Верховного.

– Слушай, свин, а девчонок-то зачем убил?

– Я им грехи отпустил!

Дина направляет пистолет ему в лицо. Злобно ухмыльнувшись опускает стволы вниз. Выстрел! Истошный вопль, переходящий в животный вой. Туша рушится на колени. Ударом ноги в лицо, отброшена на землю. Ещё выстрел. И ещё. Куда-то в живот. Не приходилось держать в руках трехствольного пистолета.

– Раны смертельны. Ты тут и подохнешь! – поворачивается к солдатам, – Потом голову отрежьте и солью засыпьте. Она нам ещё понадобится.

– А с этими что?

– Головами? Тоже самое. Что с остальным – меня не волнует.

Вой, переходящий в какое-то бульканье.

– За-за меня большой выкуп дадут! – голос на блеяние похожий.

– Вы-куп? Это хорошо! Развяжите его!

Вытаскивают одного. Развязали только ноги и в сторонке поставили.

– За кого ещё дадут выкуп?

– За меня! За меня!

– Хорошо! А теперь, солдаты, прирежьте этих голосистых. А ты, – обращается к первому, – постой и послушай.

– Выкупов в эту войну не будет. Ни за кого, и никогда! Мир слишком мал для нас и для них. Особенно, для таких, с кудрявыми бородёнками. Разговаривать будем только о сдаче. Только с теми, кто приползёт лизать мои сапоги. Любой храат, попавшийся с оружием, до утра не доживёт. Его пусть разъезды подальше отвезут и отпустят. Больше живым от нас никто не уйдёт. Он первый и последний. Да и ещё волосы и бороду ему на прощанье сбрейте.

Динка касается моей руки.

– Пошли отсюда. Дальше будет бойня.

Тащу Анид как куклу.

Линки в креслах развалились. Вторая тоже доспехи сняла. Динка торопливо набухивает полный бокал самого крепкого вида из тех, что нашла, и протягивает Анид. У той трясутся руки.

– Что случилось?

– То, что и должно было. Верховный пришла сюда старые счёты сводить. Вот и начала.

Анид протягивает бокал.

– Ещё можно?

Динка наливает. Я мысленно потешаюсь. Принцесса угощает вчерашнюю рабыню.

– Что смеёшься? Ничего весёлого, вроде, не произошло.

– Ничего неожиданного – тоже.

– Великая Госпожа нанесла смертельное оскорбление родичу самого Меча Божия.

– Мы и так давно уже враги. Оскорблением больше, оскорблением меньше. Да и дела нам нет до проклятий местных божков.

– Бог один.

– Да дела мне нет. Один он, или несколько. Его последователи детей в рабство продают. Убивают, считая, что душу от страданий освобождают. Не так?