Василий Панфилов - Кавалергард. Война ва-банк

Венские дипломаты юлили, но Андрей Трауб был дипломатом от бога — умным, жестким, умеющим втереться в доверие и выбрать нужный момент. Как уж он сумел, но во время приема сам Фердинанд публично признал подписание сепаратного мира с Фридрихом… Европейские газеты запестрили статьями с самыми громкими заголовками. Просили прокомментировать ситуацию и Трауба…

«— Мене, текел, фарес» [115] «— Мене, текел, фарес» — буквальный перевод «Исчислил, взвешен, разделено». Библейский же, с полным толкованием знаменитой фразы звучит как «мене — исчислил Бог царство твое и положил конец ему; текел — ты взвешен и найден очень легким; фарес — разделено царство твое и отдано мидянам и персам». .

И забурлило: ответ был очень мистический, допускавший немало интересных толкований. Померанская же дипломатическая миссия свернула свою работу и покинула страну.

И вот — место для боя выбрано. Выбрано не пруссаками, но Старый Фриц понимает — его армия пусть и больше в разы, но менее маневренна и армия Померании все равно сумеет выбрать достаточно удобное место и подготовить его к битве. В принципе, место не самое плохое для пруссаков, а что касается подготовки… Так и они не собираются идти немедленно в штыковую!

Немецкие солдаты начинают немедленно строить укрепления — вкруговую, как и положено со столько коварным противником. Все говорит о том, что битва продлится не один день…

Венеды давно уже зарылись в землю, соорудив настоящую крепость. Бои предстоят почти исключительно от обороны, ну а как иначе? Когда половина твоих войск — ополчение, сложно выбирать иную тактику. Это в засаде или сидя за укреплениями, те могут соперничать с кадровыми частями. А вот в штыковую… Пусть ополченцы Померании владеют фланкированием лучше прусских солдат, но вот привычки действовать в составе полков или хотя бы батальонов у них просто нет. Так что — если враги прорвутся и закипят индивидуальные схватки — ополченцы будут на высоте, а вот в строю их просто размажут.

— Господи, неужели удалось, — шептал герцог, глядя в подзорную трубу на французское войско. Как и полагается спонсорам мероприятия, в битву они не спешили, отставая на полтора десятка верст. И дело тут не в храбрости — просто зачем самим принимать первый удар, если есть пруссаки? И лагерь им строить не придется — немцы построят.

Кто знает, такие мысли бродили в головах французских офицеров или у них были другие соображения. Однако факт оставался фактом — франки шли отдельно.

Растянувшись походной колонной… А чего особо бояться-то? Дикие венеды на французов почти не нападали… Боялись спугнуть. Тем более, что за спиной громадной прусской армии и в самом деле можно было расслабиться.

— Выкатывайте, — внешне расслабленно скомандовал Померанский и стоящий рядом Святослав, выполняющий роль его адъютанта, восхищенно посмотрел на отца. Тем временем артиллеристы и помощники споро выкатывали на позиции пушки. Не те грозные орудия с пудовыми ядрами, а маленькие пушчонки, собранные по всей Померании. Главным критерием было — возможность переносить их едва ли не на руках! Маленькие… Брали даже исторические реликвии… В конце-концов, требовалось от них только одно — сделать несколько залпов прямой наводкой!

То ли солнце отразилось от металла, то ли еще что, но французская колонна начала останавливаться, зазвучали сигналы тревоги.

— Пали, — все так же спокойно приказал Рюген.

— Ббах! Бах! Ббахх! — Зазвучали выстрелы и дорога меж редких деревьев окрасилась кровью. Пространство тут же заволокло дымом, но артиллеристы продолжали стрелять, а орудийная обслуга и временные помощники всячески помогали — благо, каждое движение было отрепетировано до мелочей.

Венедские пехотинцы начали стрельбу почти одновременно с артиллеристами и целились они в головы колонн — полковых, батальонных, ротных. То есть туда, где шли офицеры и большая часть сержантского состава. Не в самих офицеров — упаси боже! В восемнадцатом веке специально выцеливать благородных дворян… Не одобрялось. Но егерям было сказано — нужно разделить колонны так, чтобы те чувствовали себя обособленно. А что может лучше обособить, чем умирающие по обеим сторонам твоего подразделения? Невольно французские солдаты сбивались в кучи, становясь замечательными мишенями. Не все, далеко не все… Но в основном. По привычке они ждали приказов командиров, теряя драгоценные секунды. А потом и минуты.

Над полем боя поднялся дикий крик, заглушивший пушечные выстрелы. Из порохового дыма начали выбегать вражеские солдаты с ружьями наперевес, но совершенно деморализованные, практически все поодиночке. Их с легкостью отстреливали венедские егеря и специально взятые отборные стрелки из ополченцев-охотников. Для страховки к каждому стрелку был приставлен либо спешенные кавалерист с обнаженной саблей, либо мастер фланкирования, не способный к столь точной стрельбе.

Бешеная стрельба продолжалась более пяти минут и не меньше десятка старых пушек разорвало, убив и покалечив орудийную прислугу. Наконец, враги увидели возможность бежать — назад, наступая на трупы. И побежали… Кавалерия, правда, сделала несколько попыток прорваться сквозь померанский строй, но не слишком удачных. Они изначально были главными мишенями, так что удальцов осталось немного, да и те в большинстве своем были ранены. Так что и они двинулись назад, под пулями, ядрами и картечью.

Французов осталось немного, чуть меньше десяти тысяч, когда они вырвались из огневого мешка. Немного подождав, Рюген громко сказал:

— Недорубленный лес вырастает. По коням!

Задача предстояла не самая приятная и благородная — догонять и рубить бегущих клинками — пленные ему не нужны. Но именно поэтому требовался личный пример. Поэтому с невозмутимым лицом герцог вскочил на коня и сказал бледному Святославу негромко:

— Тебе-то как раз необязательно.

— Нет, надо…

Дальше была кровавая работа — кавалерия и пехота старательно уничтожала бегущих. Правда, не трогали тех, кто ложился…

Французов уцелело около трех тысяч и почти все они были ранены, причем добрая половина — тяжело. Сын спешился и стоял теперь, держась за стремя, его откровенно мутило. Даже для бойца, прошедшего ожесточеннейшие схватки на Узедоме, это было слишком…

— Ты как?

— Нормально, отец…, — вяло отозвался Святослав, — отойду. Это так…

Подойдя со свитой к немногочисленным пленным офицерам, Грифич внимательно оглядел их — совершенно недружелюбно, хотя воинский этикет восемнадцатого века был достаточно куртуазным.

— Французы лишние на этой войне, — громко и отчетливо сказал он на французском, — Посылку следующего отряда буду воспринимать как объявление войны — и Франция заполыхает.