Ральф Питерс - Красная Армия

— Давай сделаем все правильно… Держать цель… Держать курс… Выровняйся!

В Афганистане можно было летать высоко и бомбить устаревшими боеприпасами глинобитные домики кишлаков, которые не менялись тысячу лет. Бомбы меняли их в мгновение ока.

Собелев был полон решимости довести ведомого домой. Мальчишка, впервые попавший на войну, подумал он. Он уже и забыл, как сам молодым пилотом вернулся с первого боевого дежурства в небе Афганистана.

Собелев повел их прямо в коридор, в котором садились и взлетали самолеты НАТО, уходя от огня зенитных орудий.

— Давай!

Лейтенант закричал по рации с ребяческим восторгом. Два самолета поднялись над вражеским аэродромом и Собелев увидел тяжелые разрушения, оставленные предшествующими авианалетами. Дымящиеся руины складов. Санитарные машины, мчащиеся через коридоры огня. Он услышал, как добавляя разрушения, взорвались бомбы, сброшенные их самолетами.

— Идем домой, братишка. Курс… Один… Шесть… Пять.

Вражеский самолет внезапно возник прямо перед Собелевым. Он узнал Натовский F-16. Самолет резко крутанулся в небе и исчез из поля зрения в окружающей серости. Собелев раскрыл рот под кислородной маской. Он никогда не видел, чтобы самолет… пилот… так маневрировал. Это потрясло его.

Несколько долгих, бесконечно долгих секунд спустя он сказал:

— Полсотни девять, противник рядом. Все что я делаю… Повторяй все, что я делаю. Ты меня понимаешь?

— Вас понял.

Но в голосе лейтенанта пропал восторг. Он тоже видел сумасшедший маневр самолета противника. Теперь они оба задавались вопросом, куда делся этот истребитель. Собелев посмотрел на экран радара. Там был бардак. Переполненное небо.

— Следуй за мной, полсотни девятый, — скомандовал Собелев. И надеюсь, подумал он, я действительно знаю, что делать.

Майор Астанбегян наклонился, глядя через плечо оператора на вращающуюся по экрану линию сканирования.

— Кто-нибудь классифицирует цели? — спросил майор.

— Товарищ майор, ответил сержант-оператор с усталой раздраженностью в голосе. — Я регистрирую ответы. Но там твориться такой бардак, что цели перемешиваются раньше, чем я могу их классифицировать. А потом снова начинаются помехи.

Астанбегян сказал мальчишке продолжать работу. Он начинал ощущать себя замполитом, бьющимся над попытками создать на командном пункте атмосферу оптимизма. Утром он начинал скандалить, когда замечал, что что-то было сделано не так, как надо, но вскоре перестал. Было столько проблем, что он понял, что криками только еще больше усугубит обстановку. Сейчас он просто делал все возможное для того, чтобы его зона ответственности не скатились в полную анархию.

Он отвернулся от мальчишки за пультом. Он знал, что сержант старался, что он искренне хотел сделать все правильно. Офицеры, отвечавшие за обнаружение и целеуказание, справлялись со своей работой не лучше. Самолеты НАТО пользовались примерно теми же маршрутами для проникновения в его сектор, что и самолеты стран Варшавского договора, и это создавало безнадежную неразбериху. Он знал, что на батареях полагались, в первую очередь, на визуальную идентификацию.

Автоматизированные системы управления также не оправдывали надежд. До тех пор пока они использовались для обнаружения целей и управления воздушным движением, все шло неплохо, или, по крайней мере, так казалось, потому что не было возможности предельно точно знать, какие самолеты входили в их сектор или выходили из него. Классификация и распределение целей проходили гораздо хуже. Астанбегян не сомневался, что они сбили некоторое количество самолетов. Ему сообщили о более чем десяти. Но он был не уверен, какие именно цели они сбили.

— Товарищ майор, — обратился к нему связист. — Командир пятой батареи доложил, что у него есть для вас сообщение.

— Примите.

— Но он требует передать его вам лично, товарищ майор.

Астанбегян подошел к пульту связиста и взял его рук гарнитуру.

— Я шесть-четыре-ноль, прием.

— Я шесть-четыре-пять. Уничтожено две системы. Противорадиолокационными ракетами, я полагаю. Мы привлекли этих скотов.

— Хорошо, — сказал Астанбегян, хотя он был далек от радости от этих новостей. А что ему оставалось делать? Приказать начать сначала и не терять системы в следующий раз? — Вы получили кодированный пакет инструкций?

На том конце воцарилось секундное молчание.

— Это шесть-четыре пять, — вернулся голос. — Мы не получали ничего за последний час.

Астанбегян ощутил, как выходит из себя.

— Черт тебя подери, это не учения. Мы посылаем их постоянно. Проверьте питание аппаратуры.

— Уже проверяем.

— И в следующий раз не жди, пока нужно будет вызвать меня и доложить, что потерял всю батарею.

— Вас понял, — но голос дрогнул. — Товарищ майор, у нас кончаются ракеты.

— Вы не могли выпустить все, что было в транспортно-заряжающих машинах.

— Товарищ ма…, то есть, шесть-четыре-ноль, я не видел этих транспортов весь день. Офицер материально-технического обеспечения отбился от подразделения. Вы не поверите, что твориться здесь на дорогах.

— Ты найдешь эти чертовы грузовики. Если будет надо, обшаришь все до польской границы. А еще лучше, пойдешь на фронт! А в тылу будет отсиживаться кто-то другой. На кой черт ты нужен без ракет? Под трибунал пойдешь!

— Вы не знаете, что здесь твориться…

— Товарищ майор, — закричал оператор радиолокационной станции сопровождения, перебивая его. — Множественный контакт, подсектор семь, движется на четыре.

В тот же миг рев низколетящих самолетов ударил по командной машине, сотрясая висящие на стенах карты и диаграммы и вызвав поток громкой ругани со стороны операторов электроники, оборудование которых начало сбоить и отключаться.

— Откуда они взялись?! — Закричал Астанбегян, отбрасывая последние остатки самоконтроля.

— Это были наши, товарищ майор.

Астанбегян провел рукой по бритому затылку, успокаиваясь. Все хорошо, даже слишком, подумал он.

Полковник Ткаченко, начальник инженерной службы второй гвардейской танковой армии следил с командного пункта передового полка за операцией по форсированию канала. Периодически он мог видеть в стереотрубу и сам канал. Он изучал канал довольно долго и хорошо знал его. Были участки, где он возвышался над окружающим ландшафтом, с проходящими под ним туннелями, а были и такие места как это, где он представлял собой обычную, ничем не примечательную полосу воды на дне долины. Этот участок был тщательно подобран, отчасти потому, что он оптимально подходил для форсирования, но, в основном, потому, что противник не ждал основной операции здесь, в стороне от главных дорог. Фактор внезапности в подобной операции имел первоочередное значение, а местные дороги второстепенного значения были достаточно хороши для того, чтобы после форсирования стремительно прорываться в тыл и окружить противника. И, наконец, это было просто лучшее место для форсирования канала, требующее меньше ресурсов, и где была хорошая связь. Ткаченко сориентировал оптику, чтобы осмотреть единственный мост, лежавший в воде, будто сломанный хребет. В нескольких сотнях метров дальше на горизонте виднелась дымовая завеса. Под ее прикрытием туда были переброшены на вертолетах части ВДВ, чтобы обеспечивать плацдарм на противоположном берегу. И теперь инженерные части спешили к воде с подрывными зарядами и выглядевшими с наблюдательного пункта игрушечными сегментами понтонных мостов. За стеной дымовой завесы грохотали десятки артиллерийских батарей, блокируя резервы силы противника на дальних подступах к плацдарму.