Ральф Питерс - Красная Армия

Больше всего он боялся неудачи. Он боялся, потому что верил, что она откроет всему миру его скрытую некомпетентность. В глубине души, там, куда не было ходу никому постороннему, Старухин сомневался в себе, и ничто не казалось ему более важным, чем сохранение своей гордости.

Чертовы британцы не хотели сдаваться. Казалось невероятным, что он не сможет с легкостью прорвать их оборону, несмотря на всю свою решимость и целую ударную армию под командованием. Он плавал в своих мыслях, балансируя между сомнениями и привычной самоуверенностью. Сейчас, когда «клещи» советской армии все сильнее вонзались в оборону НАТО, британцы должны были потерять волю к сопротивлению.

Но они продолжали сражаться до последнего, за каждую дорогу и водную преграду, за каждую бесполезную маленькую деревню и богом забытую высоту. А в это время на севере эта сволочь Трименко совершал блистательный прорыв. Старухин знал, то вторая гвардейская танковая армия уже опережала планы, вонзаясь между голландскими и немецкими силами. А он был вынужден бодаться в лобовых атаках с англичанами.

Старухин был убежден, что этот поганый жиденок Чибисов, несомненно, приложил к этому руку. Он смотрел через забрызганное каплями дождя лобовое стекло на копающуюся в моторе троицу, испытывая странное удовольствие от мыслей о Чибисове. Ненависть, которую он к нему испытывал, была так сильна, чиста и очевидна, что действовала на него успокаивающе. После войны… Чибисов заплатит за все. Родина снова должна быть очищена. Пришло время заставить ответить за все этих жидов и восхваляющих их писателей, сосущих из России кровь нацменьшинств и лживых реформаторов. Наполняясь беззаветной яростью, Старухин видел в Чибисове олицетворение всех проблем Советского Союза, всех неудач таких людей, как он. И все же Старухин понимал, что ненавидит Чибисова не только за национальность, но и за ту легкую небрежность, с которой он делал свою работу. Чибисову все давалось легко. Этот штабной жиденок Малинского легко и просто шел там, где ему приходилось напрягать все силы и работать на износ.

Конечно, думал Старухин, Чибисов саботировал его, настраивая против него Малинского и бросая все резервы фронта на поддержку Трименко. Сейчас, сидя на жестком, узком сиденье застрявшей в грязи под дождем машины, Старухин готов был обвинить Чибисова во всем, что мешало ему.

И Малинский. Почему он не мог поддержать его, даже за счет Трименко? Трименко не был ничьим другом. А Старухин нянчился с сыном Малинского на Кубе. Чтобы удержать мальчишку подальше от Афганистана. Старухин был уверен, что это не останется незамеченным. Малинский должен был как-то отплатить ему. Старухин знал, что это было в его власти. Он знал, что нужно только ждать, не подавая виду. За то, что уберег сына от беды.

Конечно, Антон не был папенькиным сынком. Он работал достаточно напряженно. Как офицер, в ходе подготовки он делал все, что от него требовалось и даже немного больше. Антон был умным парнем. Но так и остался мальчишкой. Казалось, что он постоянно витает где-то далеко, как будто под формой у него не было сердца. В нем не было огня. Антон с легкостью осваивал военную науку. Но так и стал походить на настоящего солдата.

Он даже не пил как мужчина. На Кубе он проводил все свободное время, обжимаясь со своей рыжей сучкой, таскаясь за ней, как собачонка. Старухин сомневался, что юнцу хватит духу поднять на жену руку, даже если бы он застал ее с любовником. Нет, конечно, у Старухина не было доказательств того, что она изменяла Антону. Эта маленькая стерва была для этого слишком хитрой. Она знала, как сделать себе хорошо. Но все равно она была шлюхой. Чтобы это понять, было достаточно одного взгляда. Это можно было унюхать. А ее независимость, отсутствие уважения… Этот парень, казалось, был абсолютно неспособен ее контролировать. А ведь к женщинам нужно относиться так же, как и к подчиненным. Сломать. Подчинить своей воле. Взять за горло.

Старухин на мгновение с отвращением подумал о своей собственной жене. Жирная корова. Женщина без гордости, без малейшего уважения к его званию. У нее была душа крестьянки, а не жены генерала. Молодая жена Малинского, по крайней мере, хорошо выглядела. Но она была маленькой расчетливой шалавой.

Услышав серию далеких взрывов, Старухин застучал большим кулаком по лобовому стеклу машины. Война не собиралась ждать его. Его война. Шанс всей его жизни. Даже время суток, казалось, отворачивается от него. Сидя в застрявшей в грязи машине, он терял контроль над ситуацией. Ему казалось, что вся вселенная сговорилась, чтобы унизить его. И Трименко, и Чибисов и все проклятое мировое еврейство, которое стояло у него за спиной. Старухину казалось, что сейчас он взорвется от чудовищного гнева.

Он распахнул дверь машины и выскочил под дождь. Посмотрел на сержанта и своих адъютантов. Они послушно копались в двигателе, но было ясно, что никто из них не понимал, что делать.

— Убирайтесь отсюда, — рявкнул он на офицеров. — Я не хочу больше видеть ваши поганые рожи возле своего штаба. Ваша карьера окончена.

Неожиданно, два натовских самолета с ревом прошли над ними на бреющем полете. Грохот сотряс уши, словно взрыв. Адъютанты и сержант бросились на землю. Но Старухин только повернул в их сторону свое широкое лицо, словно радуясь возможности увидеть что-то кроме застрявшего в грязи автомобиля. Он заметил черные кресты и камуфляж ВВС Западной Германии. А через мгновение над вертолетной площадкой, обслуживавшей его штаб, поднялся в небо огромный шар огня, расцветший оранжевым, желтым и призрачно красным цветом, рассеявшись черным дымом. Ботинки Старухина увязли в грязи словно в желе, по поверхности луж пошла рябь. Затем, звук взрыва налетел с такой силой, что, казалось, срывал кожу с лица.

Не сказав ничего и не оглянувшись, Старухин пошел под проливным дождем по раскисшей дороге к своему командному пункту, матеря каждого мужчину или женщину, которые приходили ему в голову. Он шел, почти бежал по грязи, злой и напуганный.

Подполковник Гордунов занял позицию у мокрой от дождя двери вертолета. Гарнитура трещала от беспокойных переговоров пилотов. Их говорливость раздражала его. Как назойливые торговцы на барахолке. Но он молчал и смотрел на переполненное машинами, мокрое в сумерках шоссе. Соединение боевых и транспортных вертолетов летело над последними зелеными холмами перед целью.

Гордунов знал пилотов-вертолетчиков и знал их машины. Он знал, что большинство летчиков считали себя настоящими воинами, но понимал, что немногие из них были таковыми. Слишком немногие. Он помнил, как звучали голоса пилотов в гарнитуре, когда те предупреждали десантников об опасности. В Афганистане десантные вертолеты парили в воздухе, словно раскормленные на человеческих трупах стервятники. Горы были слишком высокими, воздух слишком разреженным, навстречу сверкающими стрелами неслись ракеты. Вы слышали поспешное предупреждение с ударного вертолета, который нес облегченную нагрузку, чтобы иметь возможность активно маневрировать. И забывали гордость и прятались в середину строя. Если вы были хорошим офицером ВДВ, вы узнавали очень многое об убийстве. А если у вас не было способностей или вы не были достаточно жестки к себе и к своим подчиненным, вы многое узнавали о смерти.