Гилберт Честертон - Золотая коллекция классического детектива (сборник)

– Сударь, расскажите, пожалуйста, как можно точнее и подробнее, – неожиданно попросил следователь, – что вы делали во вторник с шести вечера до полуночи.

Альбер, похоже, впервые смешался. До сих пор он смотрел на следователя, но сейчас отвел взгляд.

– Как я провел вторник?… – повторил он, словно пытаясь выиграть время.

«Попался!» – вздрогнув от радости, подумал г-н Дабюрон и подтвердил:

– Да, с шести вечера до полуночи.

– Должен признаться, сударь, мне трудно ответить на ваш вопрос, – проговорил Альбер. – Я не уверен, что помню…

– Быть не может! – запротестовал следователь. – Я понял бы вашу неуверенность, если бы попросил вас сказать, что вы делали в такой-то вечер и такой-то час три месяца назад. Но речь-то идет о вторнике, а сегодня у нас пятница. Тем более это был последний день карнавала. Может быть, это обстоятельство поможет вашей памяти?

– Я выходил в тот вечер, – пробормотал Альбер.

– Давайте уточним. Где вы обедали?

– Дома, как обычно.

– Ну, не совсем как обычно. Под конец обеда вы попросили принести бутылку шато-лафита и всю ее выпили. Очевидно, для исполнения ваших планов вам необходимо было придать себе решимости.

– У меня не было никаких планов, – явно неуверенно ответил обвиняемый.

– Ошибаетесь. К вам перед самым обедом зашли двое ваших друзей, и вы им сказали, что у вас неотложное свидание.

– То была всего лишь вежливая отговорка, позволившая мне не пойти с ними.

– Почему?

– Неужели вы не понимаете, сударь? Я смирился, но не утешился. Я пытался свыкнуться с этим жестоким ударом. Разве при сильных потрясениях человеку не свойственно искать одиночества?

– Следствие подозревает, что вы хотели остаться один, чтобы поехать в Ла-Жоншер. Днем вы произнесли: «Она не сможет отказать». О ком вы говорили?

– Об особе, которой я накануне писал и которая прислала мне ответ. Очевидно, я произнес это, держа письмо, которое мне только что вручили.

– Письмо было от женщины?

– Да.

– И что вы с ним сделали?

– Сжег.

– Эта предосторожность вынуждает предположить, что письмо было компрометирующим.

– Ни в коей мере, сударь. Оно было личным.

Г-н Дабюрон был уверен, что письмо это пришло от мадемуазель д’Арланж. Так что же делать: уцепиться за него и заставить обвиняемого произнести имя Клер? Г-н Дабюрон решился и, наклонясь к столу, чтобы Альберу не видно было его лица, задал вопрос:

– От кого было письмо?

– От особы, имя которой я не назову.

– Сударь, – строго сказал следователь, – не стану скрывать, что положение ваше крайне скверное. Не ухудшайте же его преступным умолчанием. Вы здесь для того, чтобы отвечать на все вопросы.

– О делах моих, но не о касающихся других лиц, – сухо ответил Альбер.

Он был оглушен, ошеломлен, обессилен стремительным и все усиливающимся темпом допроса, не дававшим ему возможности перевести дыхание. Вопросы следователя падали один за другим, словно удары молота на раскаленное железо, которому кузнец торопится придать форму.

Возмущение, проскользнувшее в голосе обвиняемого, серьезно обеспокоило г-на Дабюрона. К тому же он был крайне изумлен тем, что не подтверждается предсказание папаши Табаре, которому он верил, как оракулу. Табаре предсказал, что будет предъявлено неопровержимое алиби, а обвиняемый все не выкладывает его. Почему? Неужели у него есть что-то получше? Что он прячет за пазухой? Надо полагать, у него в запасе какой-то непредсказуемый ход, возможно, даже неотразимый. «Спокойней, я его еще не прижал по-настоящему», – подумал следователь и сказал:

– Ладно, продолжим. Что вы делали после обеда?

– Вышел.

– Ну, не сразу. Выпив бутылку вина, вы сидели в столовой и курили, и, поскольку это было необычно, на это обратили внимание. Какой сорт сигар вы обычно курите?

– «Трабукос».

– И при курении пользуетесь мундштуком?

– Да, – отвечал Альбер, удивленный этой серией вопросов.

– В котором часу вы вышли?

– Около восьми.

– Зонтик с собой взяли?

– Да.

– И куда направились?

– Я гулял.

– Один, без всякой цели, весь вечер?

– Да.

– Тогда опишите мне ваш точный маршрут.

– К сожалению, сударь, это будет весьма затруднительно. Я вышел, чтобы выйти, чтобы пройтись, чтобы вырваться из оцепенения, в котором пребывал последние три дня. Не знаю, вполне ли вы представляете мое состояние, но я потерял голову. Я шел, куда несут ноги, – бродил по набережным, по каким-то улицам…

– Всё это крайне неправдоподобно, – прервал его следователь.

Однако г-ну Дабюрону полагалось бы помнить, что это правдоподобно и даже очень. Разве он сам не пробродил, как безумный, целую ночь по Парижу? Что бы он ответил, если бы утром его спросили: «Где вы ходили?» «Не знаю», – потому что и вправду не знал. Но он забыл, а страхи, мучавшие его в самом начале, испарились. Начался допрос, и его охватила лихорадка поисков, увлекло волнение борьбы, обуял профессиональный азарт. Г-н Дабюрон вновь превратился в судебного следователя. Вот так фехтмейстер, взявшийся поупражняться с лучшим другом, упивается звоном стали, распаляется, забывает обо всем и убивает его.

– Значит, вы не встретили никого, кто мог бы прийти сюда и подтвердить, что видел вас? Ни с кем не разговаривали? Никуда не заходили – ни в кафе, ни в театр, ни даже в табачную лавку, чтобы закурить сигару?

– Нет, я никуда не заходил.

– Что ж, сударь, это крайне прискорбно для вас, я сказал бы, безмерно прискорбно, потому что вынужден вам сообщить: именно во вторник между восемью вечера и полуночью была убита вдова Леруж. Поэтому, сударь, я еще раз, в ваших же интересах, прошу вас подумать, напрячь память.

Услышав про день и время убийства, Альбер, казалось, был потрясен. Жестом отчаяния он поднес руку ко лбу и тем не менее недрогнувшим голосом произнес:

– Мне очень жаль, сударь, но я ничего не могу вспомнить.

Следователь был безмерно удивлен. Как! Неужели у него нет алиби? Нет, никакая это не уловка и даже не система защиты. Да впрямь ли уж так силен этот человек? Нет, разумеется. Просто-напросто его захватили врасплох. Он даже не думал, что до него доберутся. Правда, для этого понадобилось едва ли не чудо. Г-н Дабюрон неторопливо снял большие листы бумаги, прикрывавшие изъятые у Альбера вещественные доказательства.

– А теперь перейдем к рассмотрению обвинений, выдвинутых против вас. Подойдите, пожалуйста, сюда. Вы узнаете принадлежащие вам вещи?

– Да, сударь, это все мои вещи.

– Прекрасно. Начнем с рапиры. Кто ее сломал?

– Я, когда фехтовал с господином Куртивуа. Он может это засвидетельствовать.

– Его допросят. А куда делся отломанный конец?

– Не знаю. Об этом следовало бы спросить моего камердинера Любена.