Гилберт Честертон - Золотая коллекция классического детектива (сборник)

Ноэль вновь осмелился прервать г-на де Коммарена:

– Сударь, когда вы велели мне поехать с вами, я подчинился, поскольку это был мой долг. А сейчас иной священный долг призывает меня. Госпожа Жерди при смерти. Могу ли я отсутствовать у смертного ложа той, которая воспитала меня как мать?

– Валери… – прошептал граф.

Он спрятал лицо в ладони, и перед его мысленным взором поплыли картины далекого прошлого.

– Она причинила мне много зла, – промолвил он, отвечая собственным мыслям, – погубила мою жизнь, но я не могу быть беспощаден. Она умирает, оттого что на Альбера, нашего сына, обрушилось тяжкое обвинение. Я желал ей смерти, но теперь, в ее последний час, одно мое слово может дать ей безмерное утешение. Я еду с вами!

Услышав это, Ноэль вздрогнул.

– Сударь, умоляю вас, избавьте себя от горестного зрелища! К тому же это будет бесполезно. Госпожа Жерди, вероятно, еще не умерла, но разум ее угас. Она не сумела перенести столь жестокого удара. Она не способна ни узнать вас, ни ответить.

– Ну что ж, поезжайте один, – вздохнул граф. – Ступайте, сын мой.

Слова «сын мой», выделенные к тому же интонацией, прозвучали для Ноэля как победная труба, хотя и не ослабили ни его сдержанности, ни осторожности.

Он поклонился, прощаясь, но граф сделал ему знак не уходить и сообщил:

– Тем не менее ваш прибор ежедневно будут ставить на стол. Я обедаю ровно в половине седьмого и буду рад вас видеть.

После этого граф позвонил и приказал явившемуся «господину главному слуге»:

– Дени, приказ никого не принимать не относится к этому господину. Предупредите людей. Он здесь у себя дома.

Адвокат вышел. Оставшись один, г-н де Коммарен испытал безмерное облегчение. С самого утра события разворачивались так стремительно, что он с трудом мог уследить за ними. Теперь наконец появился случай обдумать происходящее.

«Итак, это мой законный сын, – размышлял он. – В том, что он мой сын, я совершенно убежден. Я совершил бы ошибку, не признав его: в нем я узнаю себя – таким, каким был в тридцать лет. Да, Ноэль хорош во всех отношениях. Лицо его свидетельствует в его пользу. Он умен и тонок. Умеет держаться скромно, но без приниженности, непреклонно, но без вызова. Нежданное состояние не вскружило ему голову. Предвижу, что он не ошалеет от богатства. У него разумный образ мыслей, и он будет с гордостью носить нашу фамилию. Однако я не питаю к нему ни малейшей симпатии и, похоже, сожалею о бедняге Альбере. Увы, я не оценил его. Бедный мальчик! Совершить столь гнусное преступление… Он явно сошел с ума. Не нравится мне взгляд у этого, слишком уж ясный. Меня уверяют, что этот молодой человек – совершенство. Так или иначе, он выказывает самые возвышенные и благопристойные чувства. Он добр и тверд характером, великодушен, благороден, стоек. В нем нет злопамятства, и он готов посвятить себя мне в благодарность за то, что я для него сделал. Он прощает госпожу Жерди, он любит Альбера. Вот это-то и возбуждает недоверие. Впрочем, нынешние молодые люди все таковы. О, мы живем в счастливое время! Наши сыновья рождаются свободными от заблуждений отцов. Они лишены их пороков, страстей, порывов. Эти скороспелые философы, образцы благоразумия и добродетели, не способны ни на какое безумство. Увы, Альбер тоже был совершенством и все-таки убил Клодину! А что выкинет этот?» Завершая раздумья, граф бросил вполголоса:

– И все же следовало поехать с ним…

И хотя адвокат уже добрых десять минут как ушел, г-н де Коммарен подошел к окну в надежде увидеть во дворе Ноэля и окликнуть его. Однако Ноэль был уже далеко. Выйдя из особняка, он взял на Бургундской улице фиакр и велел везти его на улицу Сен-Лазар. Подъехав к дому, он бросил вознице пять франков и чуть ли не бегом поднялся к себе на пятый этаж.

– Меня кто-нибудь спрашивал? – первым делом поинтересовался он у служанки.

– Никто, сударь, – ответила та.

Похоже, ответ обуздал его тревогу, и Ноэль уже спокойнее задал вопрос:

– А доктор?

– Он приходил утром, когда вас не было, и, кажется, состояние хозяйки ему очень не понравилось. Сейчас он опять здесь.

– Прекрасно. Я переговорю с ним. Если кто-нибудь спросит меня, проводите его в кабинет и дайте мне знать. Вот вам ключ.

Войдя в спальню госпожи Жерди, Ноэль с первого же взгляда понял, что, пока он отсутствовал, никакого улучшения не наступило. Больная лежала на спине, глаза у нее были закрыты, лицо искажено. Ее можно было бы принять за мертвую, если бы время от времени тело ее не сотрясала конвульсивная дрожь. Над головой г-жи Жерди висел небольшой сосуд с охлажденной водой, которая по каплям падала на мраморно-бледный лоб больной, испещренный синеватыми пятнами. Стол и каминная доска были заставлены баночками, обвязанными розовыми шнурками, пузырьками с микстурами и полупустыми стаканами. У изножья кровати валялась белая холстина, пропитанная кровью и свидетельствующая о том, что больной только что ставили пиявки.

У горящего камина стояла монахиня ордена, основанного св. Венсаном де Полем [98], ожидая, когда закипит чайник. То была молодая еще женщина с полным лицом белее, чем ее нагрудник. Ее спокойные застывшие черты и тусклый взгляд свидетельствовали, что она отринула все мирское и отреклась от способности мыслить. Юбки из грубого серого полотна топорщились на ней тяжелыми, безобразными складками. При каждом ее движении длиннющие четки из крашеного самшита с подвешенными к ним крестиком и медными медалями вздрагивали и стукались об пол, звякая, словно цепи.

В кресле у постели больной сидел доктор Эрве и, казалось, внимательно следил за приготовлениями сестры. Завидев вошедшего Ноэля, он стремительно вскочил и, тряся ему руку, воскликнул:

– Ну, наконец-то!

– Знаешь, задержали во Дворце правосудия, – сообщил адвокат, словно чувствуя себя обязанным объяснить свое отсутствие. – Можешь представить, я там сидел как на угольях.

Он наклонился к доктору и тревожным голосом тихо спросил:

– Ну, как она?

– Еще хуже, – огорченно опустив голову, сказал доктор. – Приступы следуют один за другим почти без промежутков.

Вдруг адвокат схватил его руку и крепко сжал. Г-жа Жерди чуть пошевельнулась и слабо застонала.

– Она услышала тебя, – шепнул Ноэль.

– Если бы… – отвечал врач. – Я был бы безмерно счастлив. Но ты ошибаешься. Впрочем, взгляни сам.

Он приблизился к г-же Жерди и, нащупав пульс, стал его считать. После этого кончиком пальца поднял ей веко.

Глаз был тусклый, безжизненный, погасший.

– Подойди, убедись. Возьми ее за руку, скажи что-нибудь.

Ноэль, весь дрожа, подошел к кровати, наклонился, так что почти коснулся губами уха больной, и пробормотал:

– Матушка, это я, Ноэль, твой Ноэль. Скажи мне хоть слово, сделай знак, что ты меня слышишь.