Алексей Борисов - Смоленское направление. Кн. 3

— Не, Лексей, от размера лодки улов не зависит. У нас озеро мелководное, это только в проливе, между Пнёво и Изменкой глубина в четырнадцать аршин, мне моя лодка в самый раз, не купчишка же я, рыбак. А на счёт уважения, мой труд сам за себя говорит.

— Ну как знаешь. Улеб вроде последний мешок тащит, пора. Кстати, этот мешок для тебя. Ты его сразу в свою лодку переложи.

Спущенный на воду плот загрузили поклажей. Игнат посадил на него Сулева, на случай если что-то пойдёт не так. Накинув петлю, привязанную к корме своей лодки, на лапы якоря плота и перебрался в долблёнку. А уже оттуда, дал наставление сыну избегать попадания в кильватерную струю при поворотах и, подняв парус, отчалил. Плот немного посопротивлялся, пытаясь остаться как можно дольше на песчаной косе острова, жердь с тросом затрещала, но выдержала. Самолвянин пошерудил гребью, [3] Рулевое весло с накладной лопастью на плоту и вскоре вся конструкция потащилась за буксиром. Через полчаса о рыбацкой лодке напоминал лишь крохотный парус, уходивший на восток.

В деревне Игната встречали всем миром. Во-первых, подобного плота на надутых рыбьих пузырях невиданного морского зверя в глаза никогда не видели, во-вторых, Захар рассказал односельчанам, что привезут какие-то механизмы для изготовления ковров, ну а в завершении ко всему, строители ждали железных цепей, петель и полос для ворот.

— Сначала мешки принимайте, сундуки потом, — распорядился Игнат, — Улеб, помоги брату.

Самые тяжёлые ящики с цепями и шестернями подъёмного механизма снимали последними. Киевляне деловито вскрыли их, а Илья вытащил втулочную цепь. С увеличенной копией велосипедной цепи, мастер столкнулся впервые, посему и уставился на неё с недоумением.

— Игнат, а рисунков, Лексей, случайно не передал?

— Нет. Всё, что дали — перед вами. Я завтра обратно на остров пойду, если что, говори сейчас — на словах передам.

— Нашёл! Вот они, к обратной стороне крышки сундука прикреплены были. — Сообщил Василий, протягивая Илье пухлый пакет.

— Так, сейчас посмотрим, что там у нас.

Подъемный мост опускался и поднимался при посредстве трёх цепей. Делалось это следующим образом. Над воротами в стене, проделывались продолговатые отверстия; они направлялись сверху вниз. В каждое из них продевалось по одной дубовой балке. К ним крепились тяговые круглозвенные цепи, нижними концами соединяющиеся с углами моста. С внутренней стороны, то есть двора, эти балки соединялись поперечной перекладиной. Получалась вилка. Концы балок объединялись стальной дугой, от которой спускалась железная приводная втулочная цепь. Она-то, с помощью звёздочки, насаженной на ось механизма и выполняла работу по подъёму и спуску.

— Осилите? — Спросил Гюнтер, стоявший рядом.

— Нет ничего такого, придуманного человеком, чего бы другой не смог повторить. Мы в Орешке нечто подобное уже мастерили, только вместо механизма, там противовес был. А тут, рисунки в помощь, вроде, всё понятно.

— Ну, раз понятно, то за работу! Хватит прохлаждаться, известь привезена, а на стройке конь не валялся. — Гюнтер подошёл к следующему ящику.

Захар поддел топором крышку, послышался скрип гвоздей о дерево и под промасленной бумагой оказались болты с гайками, поверх которых лежала пара гаечных ключей. Соседние были наполнены гвоздями, дверными петлями и замками. В общем, всё то, что необходимо для стройки.

В трёх последних разместились станки для изготовления ковров. Рисунков, связанных с ворсистым ремеслом, нашлось с четыре дюжины. Этим занялась Нюра. Три девочки, восьми лет, приехавшие в Самолву с семьями первых переселенцев, сосватанных ещё при постоялом дворе в Пскове, стайкой окружили княжну и передавали из рук в руки красочные иллюстрации. Простенькие узоры выполнялись сложнейшими, на первый взгляд, узлами и были показаны с разных сторон. А если следовать по направлению за стрелочкой, как показано на рисунке, то разобраться оказалось проще простого. Рыбаки вязали свои узлы гораздо сложнее, не в пример ковровым. Сам станок представлял собой раму, которую ставили вертикально. На нижнюю и верхнюю рейки крепились нити основы, между ними проходила эллипсоидальная, идеально отшлифованная палка, разделяющая их. Сверху (для удобства) подвешивались клубки окрашенной пряжи, соответствующие предполагаемому рисунку ковра и собственно сам челнок с нитью утка [4] Уток — поперечные нити ткани, расположенные перпендикулярно к нитям основы и переплетающиеся с ними . От простого деревенского ткацкого станка, всё, мало чем отличалось. Только ворс пряжей надо создавать между двумя нитями основы и одной утка, не забывая прибивать специальной щёточкой, да ножницами лишнее срезать.

В брезентовых мешках лежали пряжа и нитки, а три тюка, по два с половиной аршина длиной содержали готовые ковры. В сопроводительной записке было написано, что один из предоставленных ковров можно продать, так сказать, на предмет исследования рынка, а два — оставить себе.

Подарочные экземпляры вывесили на всеобщее обозрение, воспользовавшись воротами Захара. Ненадолго, всего на час. Но за это время каждый самолвинец успел потрогать и восхититься тонкостью работы. И надо было такому случиться, что в этот момент, когда ковры уже решили снимать, в деревню приехал псковский купец.

Игорь Васильевич был похож на Сократа. Выступающие надбровные дуги лба украшали жгуче-чёрные брови с редкой проседью. Дельфиний лоб с крестообразным шрамом и пронзительно-синие глаза, смотревшие на всё происходящее с некоторой отрешённостью. Казалось, что у купца на все случаи жизни есть ответ, и ничем новым, его не удивить. Курчавая, пятивершковая борода загибалась совочком и сочеталась со слегка вздёрнутым картошкой носом. Овчинная безрукавка, доходившая владельцу до колена, была истёрта, но ещё сохраняла свой товарный вид. Из-под неё просматривалась сероватого цвета рубаха, имеющая на локтях заплаты. С незатейливым рисунком, вышитым красной нитью по воротнику, было не разобраться, из-за закрывающей орнамент, бороды. На портки Игоря Васильевича было лучше не смотреть. Любой генерал умер бы от стыда, видя кривовато вшитые лампасы из красной ткани по бокам брюк.

Непрезентабельный вешний вид купца портила только телега. Заботливо выструганные, раскрашенные цветными красками доски и отшлифованные поперечные жердочки, смазанные дёгтем оси колёс и аккуратно, под верёвку, уложенное сено, не сочеталось с общей картиной. Словно, купец и телега, были каждый по отдельности.

— Мир вам, добрые люди. — Сказал купец, слезая с повозки.

— И тебе доброго здоровья, — поприветствовал Захар, — Откель будешь, горемычный?