Алексей Борисов - Смоленское направление. Кн. 3

— Тише! Дайте человеку сказать. — Раздался женский голос. — Неужто не слышите? Дело Игнат предлагает.

— Спасибо Инга, одна ты меня уразумела. — Рыбак коротко кивнул жене старосты головой и продолжил, — Захар Захарыч, по итогам сданной рыбы будет выдавать нам необходимые в хозяйстве вещи или серебро. Кому как потребно. А где он это всё будет брать, пусть сам думает, на то он и староста. Вот, если тебе, Демьян, корову захочется завести, али гусей, то не в Псков или Ремду поедешь рыбой торговать, а всё на месте получишь.

— А в чём же послабление?

— В том, что князь пусть за свой счёт цеха нам поставит и два года пользоваться ими разрешит безвозмездно.

Не дав самолвинцам опомниться и переварить сказанное Игнатом, на трибуну взошёл Гюнтер.

— Кого освобождать от уплаты подати — это моё личное дело. Всё, что рассказал вам Игнат, исполнить очень трудно. Получается, я должен сделать то, это и ещё сверх этого. Как я тут давеча услышал: — А мне что с этого? — Штауфен выдержал паузу, — Самолвинцы, одно дело делаем. Все мы краше жить хотим, али не так?

— Хотим, да. — Раздались голоса.

— Мельницу, коптильню и цех по засолу рыбы строить дозволяю. Лес — вон, под боком. Всё, что нужно для этого получите, два года пользуйтесь, богатейте, но…, всё своими силами.

— Как же мы построим? Мельница не сруб, тут мастеровые нужны, — размышлял вслух Демьян, — князь артель со стройки замка в жизнь не отпустит. Пришлые плотники сдерут три шкуры, а платить чем?

По итогам вече постановило заниматься административной работой Захару Захаровичу. Он должен был определить места для цехов, нанять плотницкую артель, упросить каменщиков замка построить хлебную печь и сделать всё это в кратчайший срок. Все жители деревни после полудня и до заката переходили под его руку.

Староста доверие односельчан оправдал. Уже на следующий день, в месте, где река Самолва сужалась до двенадцати аршин, стали возводить плотину. Русло в ста метрах от главной площади перегородили вбитыми в дно брёвнами и оставили в покое, пока не будет построено само здание и изготовлены два колеса. У Гюнтера каким-то образом оказался чертёж водяной мельницы, который Захар вывесил на всеобщее обозрение, приколов его кнопками к своему забору. Рядом с рисунком, случайно совпавшим по времени с очередным прибытием плота на рыбьих пузырях, появились картинки с коптильней и хлебной печью. Отрабатывавшие трудовую повинность люди могли воочию увидеть, что они собираются строить, и от этого работа только ускорилась. На задний план отошло и прибытие отряда Трюггви, доставившего два десятка прусских рабов, отбитых у ливонских купцов. Деревня была поглощена новым, и, как водится, очень интересным занятием, сводившимся пока к заготовке строительного леса и рытьём рва вокруг замка.

Спустя неделю, на полнолуние, возле внутренней стены строящегося сарая замка, Илья со своей артелью за одно воскресенье должен был сложить большую белую печь [10] Обычно возводили так называемые русские печи без дымоходов — 'черные', с дымоходом — 'белые' . Одновременно, в ней предполагалось выпекать до дюжины караваев. От глинобитных печей того времени и региона, новая конструкция отличалась разительно. Единственное, что оставалось прежним, так это традиции при кладке печи.

Рано утром, Нюру в сопровождении Гюнтера пригласили к месту, где собирались класть печь. Хозяйку замка усадили на колоду высотой с локоть. Расстояние от ключицы до верхней части колоды давало высоту свода внутренней части печи. Этот размер зафиксировали жердочкой. Устье печи должно было быть на пядь шире плеч хозяйки, а высота его равна их ширине. Шесток в глубину должен быть равен размеру от локтя до кончиков вытянутых пальцев, но в этот раз размер увеличили в полтора раза. Высота печи делалась равной росту хозяйки встававшей на цыпочки. Закончив процедуру, Илья приступил к работе. Результатом его трудов уже смогли пользоваться через пять дней.

Рядом с топкой, в стену вмонтировали тридцатилитровую ёмкость для воды. Из привезённого с острова камня доложили стену, и получилась пекарня с отдельным входом. Вскоре, там появилось необходимое оборудование для выпечки, и жена Демьяна, как самая сведущая в пекарном деле, стала печь хлеб для всей деревни.

В эти дни Игнат трудился до седьмого пота. Каждое утро он с сыновьями уходил к острову на Волхву косу, волоча за собой плот. Благо погода стояла хорошая, позволяющая использовать парус, и регулярные рейсы даже стали нравиться. Рыбак уже догадался, что белая скала создана человеком. Дважды он подходил к ней, когда Лексей просил толкать тяжеленную тележку, дабы преодолеть небольшой подъём, а последнюю неделю, он даже побывал внутри неё. Дядя княжны оказался приветливым, всегда делал подарки и подолгу общался с Игнатом, сидя на бережку или ловя рыбу на удочку из своей тёмно-зелёной лодки. Вот и в этот раз, когда плот подвели к берегу, хозяин острова пригласил его вместе с сыновьями. Сложенные штабелями доски лежали на песке, за ними возвышались ящики, а от них, в сторону скалы, вели два ребристых следа, оставленные невероятно толстыми колёсами телеги.

— Игнат, рад тебя видеть с твоим семейством, — поприветствовал я сошедшего на берег рыбака, — Как добрались?

— Спасибо, всё как обычно. Дочурка привет передавала и подарок для тебя.

Рыбак достал из кармана жилетки маленький плоский камушек похожий своей формой на рыбу, и протянул мне. На гальке, детской нетвёрдой рукой, были нацарапаны круглые глаза, зубастая пасть, плавники и чешуя. Линии были выкрашены синеватой краской, словно камень обмакнули в купорос.

— Ух ты, красиво. Даже не знаю, чем теперь отдариваться буду.

— Не надо. Для детского счастья главное внимание, слово ласковое, да гостинец какой-нибудь. Эту рыбку она сама сделала, ещё в прошлом году. А на радостях, как сарафан с нюхчами [11] Нюхчем называли в тех местах лебедя примерила, так и отдала игрушку мне. Так что, это она отдарилась.

Поделок народности веспов в моей коллекции ещё не было. И пусть, безделушка не из драгоценного металла или редкого камня, тут, как правильно сказал Игнат — главное внимание.

Оставив сыновей рыбака загружать плот, мы поднялись на верхний этаж башни и в спокойной, неприхотливой обстановке, сидя на мягких креслах, созерцая озёрную гладь, продолжили беседу. В каждой деревне есть хозяин, у которого и дом, по сравнению с остальными, почему-то более крепкий и скотина выглядит гораздо ухоженней, да и сам он, часто отличается в лучшую сторону. Игнат был именно таким человеком. Редкое трудолюбие, смекалка, несомненно, немного удачи, вывели его хозяйство в Самолве на шаг вперёд, и мне стало интересно узнать его мнение по поводу всего происходящего. Ибо Игнат был, как бы в противовес старосте Захару Захаровичу, так сказать, оппозиция существующей власти. Взгляды его опирались только на личное благосостояние, но пупом земли себя не считал, жизнь свою отдельно от соседей не представлял, а потому, очень переживал за свою деревню.