Иван Оченков - Приключения принца Иоганна Мекленбургского

— Если позволит ваше королевское высочество, то мы удалимся. День сегодня был крайне утомительный. — Заявила госпожа фон Фитингоф.

— Как вам будет угодно, милые дамы. — Не переча отозвался я.

Дамы немедля поднялись и, как по команде, сделав книксен удалились. На лицах девушек застыло выражение: "как вы можете быть так жестоки!" Могу, красавицы, я еще и не такое могу.

— Ну что же господа! — Обратился я к оставшимся. — Дамы нас покинули, но мы все же давайте выпьем за них. Ибо нам, в сущности, все равно, а им должно быть приятно! Если у кого есть неотложные дела — не задерживаю. Пан Теодор, нам надобно поговорить, пойдемте в кабинет. Ты что-то хотел Кароль?

Старший фон Гершов смотрел на меня с таким видом, что не заметить его было невозможно.

— Ваше высочество, надеюсь вы не прогневались на моего брата? — Прошептал он, мне подойдя как можно ближе.

— Что за вздор ты мне говоришь, Лёлик? — так же тихо отвечал я ему, — в этом мире для меня очень мало людей ближе, чем вы с братом. И нужна очень веская причина, чтобы я на вас прогневался. И эта глупая паненка уж точно на нее не тянет. Вы с покойным Мэнни для меня как братья, поэтому успокой ради всех святых Болека. Ну-ну ступай.

Оставшись с воеводой наедине, я некоторое время молчал глядя на скорбное лицо пана Теодора. Наконец когда молчание стало совершенно тягостным, воевода заговорил.

— Вы хотели поговорить пан герцог?

— Да, я полагаю это необходимым. Любезнейший пан Карнковский, я очень рад обществу вас и вашей очаровательной дочери и мне будет крайне печально расстаться с вами, однако обстоятельства таковы, что я имею крайнюю нужду в деньгах. Вы как-то просили меня назначить выкуп за вас и вашу дочь, обязуясь выплатить его со всей возможной поспешностью, не так ли? — Дождавшись утвердительного кивка собеседника, я продолжил. — Я решил исполнить вашу просьбу и полагаю достойной сумму в сто золотых венецианских цехинов. Что скажите пан?

— Сто цехинов? — пробормотал пан Теодор, — это на злотые будет…

— Вы меня не поняли пан воевода! Я не желаю ни злотых, ни талеров, ни московских рублей. Я хочу непременно сто венецианских цехинов.

— Боже, но где же я их возьму? Во всей Литве у всех жидов может не сыскаться сотни таких редких монет!

— Что за беда? Поезжайте в Краков, в Варшаву, да хоть в саму Венецию.

— Но моя дочь!

— А что ваша дочь? Возьмите панну Агнешку с собой, девочке будет полезно повидать мир.

Дерптский воевода смотрел на меня во все глаза, стараясь уразуметь, что мне от него нужно. Наконец в его глазах появился проблеск понимания.

— А моя свояченица с дочерью?

— Бог с вами, пан Теодор! Любезная госпожа баронесса не пленница моя, а гостья и вольна выбирать оставаться здесь, или вернуться в свой замок, или же отправится с вами. В подвалах крепости еще довольно ваших бывших подчиненных, выберите себе по вкусу несколько человек, в качестве регимента и свиты да отправляйтесь с богом.

— Почта, — машинально поправил меня воевода.

— Что? Ах, да на польском свита будет почтом. Как угодно, соберете себе почт и проваливайте.

— Так вы хотите…

— Вам нет никакого дела до того что я хочу! Все что вам надо так это побыстрее убраться отсюда, раз уж вы не научили вашу дочь выбирать себе ровню.

— Пан герцог! — вскричал воевода, — в Польше всякий шляхтич равен королю!

— Да ладно! Эти сказки вы будете рассказывать другим шляхтичам на сейме, любезный пан, но не мне и не сейчас. Скажите, как велики для вас шансы выдать панну Агнешку за кого-нибудь из семейства Радзивилов?

— Радзивилы богатый и знатный род сник пан Теодор.

— Вот-вот, а по сравнению со мной Радзивилы никто и звать никак, не смотря на то, что император Фердинанд полсотни лет назад признал их князьями империи. И это не упоминая о том, что я женат, и ни на ком-то, а на принцессе и двоюродной сестре вашего короля, если вы забыли. Так что, любезный пан, давайте прекратим этот пустой разговор, а то ведь я и передумать могу.

Через три дня я встретился с перновским каштеляном Петром Стабровским. Польский военачальник полагал, что мы будем обсуждать оставление Дерпта, но к его удивлению я завел речь о пане Карнковском и его семье.

— Пан герцог, я не понимаю, вы отпускаете дерптского воеводу?

— Именно так пан каштелян, пан воевода под честное слово отправится в свои маетки для сбора выкупа. Ну и его родные с ним, не оставлять же их в осажденной крепости. Я надеюсь, у вас нет возражений, на то чтобы выпустить из крепости подданных вашего доброго короля?

— Так, пан герцог, только я полагал, что мы будем обсуждать освобождение вами Дерпта, а не его воеводы.

— Прошу прощения пан Каштелян, но уж такой я человек, что привык делать все по порядку. Сначала разберемся с паном Карнковским, а уж потом и до Дерпта дойдет очередь.

Что же пан герцог у меня нет возражений, если вы хотите отпустить пана Теодора и его семью, так я не буду препятствовать. Но как же быть с Дерптом?

— Всему свое время, дойдет очередь и до Дерпта, пан Стабровский.

На следующий день мы прощались с паном воеводой, госпожой баронессой и их очаровательными дочерями и воспитанницами. Дамы расположились в довольно просторном возке, вроде того какой в свое время доставил княжну Агнессу-Магдалену в Дарлов. Боже как давно это было! Пан воевода и несколько человек нарочно мной освобожденных оседлали коней. Все они торжественно присягнули, что в ближайший год не обнажат сабли против шведского короля. Ничуть не сомневаюсь, что о клятве они забудут едва окажутся за воротами, тем паче что ксендза в Дерпте не нашлось, а на пастора ляхам было плевать. Ужасные времена — ужасные нравы!

Прощание с баронессой было по своему трогательным. Похоже, ей действительно было жаль расставаться, а мысль что прошедшая ночь оказалась последней наводила нас на минорный лад. Я поцеловал ей руку и шепнул прежде чем помог сесть в экипаж.

— Прощайте, госпожа баронесса, не обессудьте, если что-то было не так, и поминайте хотя-бы иногда меня в ваших молитвах.

— Прощайте ваше королевское высочество, если ваше попадание в рай будет зависеть от того молятся ли о вашей душе, то можете быть спокойны. Я всегда буду благословлять судьбу за то, что она свела нас, хоть и на такое непродолжительное время, и всегда буду молить господа и пречистую деву о вашей душе. Хотя может это и будет грехом. — Так же тихо ответила мне она.

— Прощайте и вы, прекрасные фройлян, — обратился я к Ирме, Анне и Авроре, стоявшим рядком. — Жаль, что наше знакомство было недолгим, но кто знает, может мы еще и увидимся.

— А мне вы ничего не скажете на прощанье? — Тихонько спросила меня Агнешка, выглядывая из-за плеча отца.