Иван Оченков - Приключения принца Иоганна Мекленбургского

— Отчего же, не скажу? Прощайте панна, и будьте счастливы!

Наконец проводы завершились, и возок увлекаемый четверкой лошадей тронулся. Пан Теодор поклонился мне в последний раз и легко вскочив на коня пошел рысью следом. За ним потянулись освобожденные нами для такого случая польские жолнежи. Эти уже смотрели на меня безо всякой приязни, и я не менее приветливо улыбнулся и им. Поляки только что зубами не заскрипели от злости и на рысях покинули замок.

— Клим, ты все сделал как надо? — окликнул я трущегося неподалеку Рюмина.

— Все в порядке ваше высочество, — заверил он меня.

Надо сказать, мы кое-что затеяли. Одна из стен замка была, что называется слабым звеном. Там, очевидно, был пролом крайне небрежно заделанный. На него мое внимание обратил Ван Дейк сразу после занятия Дерпта. Кое-какие меры мы конечно приняли, однако артиллерии у наших противников не было и особенно заморачиваться смысла не было. Когда случился неприятный инцидент с юной Агнешкой я был какое-то время в не слишком добром расположении духа и мне пришел в голову один план. Обычно мы не привлекали к работам в замке наших пленников, разве что к уборке трупов сразу после штурма. Но в эту неделю их каждый день стали выводить то в одно, то в другое место. Основные работы развернулись как раз в районе указанной стены, где по моему приказу Рутгер и Клим поместили батарею легких пушек прямо на стене. Пороховой погреб не мудрствуя лукаво устроили рядом, как раз возле пролома. Таскать туда бочонки с порохом, как раз и пришлось пленникам.

Первая ночь прошла на удивление спокойно, вторая тоже не принесла сюрпризов. Наконец наступила третья, на следующий день мы должны были встретиться с перновским каштеляном, чтобы оговорить условия нашего выхода из Дерпта. Я исходил из того что пана Стабровского уже достала моя уклончивость в переговорах, а если пленные не сообщили ему о непрочной стене, то я ничего не понимаю в людях. Мы стояли на башне недалеко от потенциального пролома напряженно всматриваясь в ночную мглу. Дело шло к утру когда, наконец, в темноте почувствовалось какое-то движение. Я потер уставшие от напряжения глаза и вопросительно посмотрел на только что подошедшего Рутгера.

— Они копают, — шепнул он мне. — Ваш план вполне удался, они закладывают мину как раз там, где находится мнимый погреб.

— Прекрасно, но не пора ли часовым их обнаружить? А то подумают еще, что у меня на службе состоят одни лентяи и лежебоки.

Ван Дейк кивнул и подал знак. На стене появился часовой с факелом и стал всматриваться вниз. Потом он кинул факел вниз и, увидев при его неровном свете какие-то фигуры, стал кричать "alarm!" и выстрелил. Но фитиль у мины уже горел и через минуту послышался взрыв. Стену заволокло дымом и во все стороны от места подрыва брызнуло землей и каменной крошкой. Несколько позже прогремело еще два подрыва от сброшенных нами со стены зарядов, которые должны были убедить осаждающих, что их план удался. Послышался шум от наступающей польской пехоты и поддерживающих их спешившихся шляхтичей. Ночь и клубы дыма загородили от них нисколько непострадавшую стену и они бодро наступали пока со стен не начала греметь артиллерия. Пушки были наведены и заряжены еще днем, и когда враг оказался вблизи, картечь собрала обильную жатву. Пока гремела канонада, мы седлали коней. Пришла пора расплатиться за прежнюю неудачную вылазку и Кароль повел кирасир и драгун в атаку. Я двинулся следом с мушкетерами. Они провели ночь рядом с предполагаемым проломом, но тот случай если стена всё же не выдержит. Стена выдержала, и они под бой барабана выходили из ворот стройной колонной.

Польская пехота совершенно деморализованная оказалась не готова к отражению атаки нашей кавалерии и почти полностью легла под копытами кирасир. Но если пан каштелян не полный идиот, то он наверняка держит свою кавалерию где-то рядом и она вот-вот должна появиться. Так и есть, вот слышится гул копыт тяжёлой гусарской хоругви. В лучах робкого еще рассвета видны идеально ровные ряды несущихся в плотном, стремя к стремени строю польские латники. Я в очередной раз поймал себя на мысли что любуюсь этой идеальной военной машиной. "Драгуны с конскими хвостами, уланы с пестрыми значками…", ни к селу, ни к городу промелькнули в моей голове строки не родившегося еще классика. Ну что же, близится момент истины, фитили тлеют, мушкеты заряжены и вот-вот решится чья возьмет в этом извечном противостоянии пехоты и конницы. Кароль уводит наших кавалеристов под защиту мушкетерского каре. Едва они прошлись мимо нас мы смыкаем ряды и целимся в приближающихся гусар. Я взмахиваю шпагой и гремит первый залп, первая шеренга тут же подхватив мушкеты совершает контрмарш и уступает место второй. Еще залп, и все повторяется. Дым от выстрелов затягивает наш строй и мы не видим надвигающуюся на нас махину кавалерии, но чувствуем ее приближение кожей. Наконец все шеренги выстрелили и заняты зарядкой мушкетов. Тем временем вперед выкачены пушки, и канониры без команды подносят фитили к затравочным отверстиям. Пушки одна за другой плюются картечью, тем временем мушкетеры закончили перезарядку и снова дают залп за залпом.

— Господи дай мне сил! — шепчу я, и кажется, вот-вот сам брошусь к откаченным назад орудиям заряжать их.

— Они бегут! — слышу я чей-то голос. — Они бегут — ликующе кричит мне Клим, увидевший в просвете между клубами дыма откатывающихся от нас гусар.

Кароль тем временем развернул и построил кирасир и снова готов атаковать. Мушкетерский строй раздвигается по команде и наша конница идет в атаку.

— Не зарывайся, — кричу я Каролю скачущему впереди. — Только не зарывайся!

Стабровский пытаясь спасти положение бросает в бой панцирную хоругвь и ополчение местных баронов. Ему необходимо дать передышку гусарам, чтобы дать им оправится и развернуться. Но уже гремят барабаны, и мушкетеры бодро маршируют навстречу польскому подкреплению. У поляков превосходство в кавалерии, однако, пехоты можно сказать уже нет. Кароль вовремя заметив опасность, снова разворачивает кирасир и отходит под защиту нашего каре. Панцирная хоругвь, как прежде гусары натыкается на наш строй и разбивается об него, как могучая волна разбивается о несокрушимые скалы. Залпы и пушек и ружей прореживают их строй, а когда поляки откатываются их, снова атакуют кирасиры. И так раз за разом, как в старинном фехтовании, мы то, прикрываясь строем пехоты как щитом, то атакуя конницей как мечом, тесним противника. Но, кажется, всему есть предел, нашелся он и у польской кавалерии и она беспорядочно отступая, откатывается к польскому лагерю. Ее отход пытаются прикрыть последние резервы: казаки и пятигорцы. Но это уже агония, мы отгоняем их одним залпом.