Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.)

— Отнюдь, — живо возразил Филипп. — Дело вовсе не в том. И вообще, с недавних пор я не склонен доверять сплетням, по своем опыту зная, как они бывают несправедливы… Вернее, по горькому опыту Бланки — ведь ее оклеветали совершенно безосновательно.

— Даже так? — герцог посмотрел на Филиппа с таким недоверчивым видом, словно тот сообщил ему, что луна упала на землю. — Но… Впрочем, ладно, не будем уходить от темы нашего разговора. Ты сам, когда сочтешь это нужным, расскажешь мне эту историю… и если сочтешь это нужным. А пока вернемся к принцессе Анне. Почему ты считаешь политический союз с Италией малоперспективным?

Филипп понял, что отец решил устроить ему небольшую проверку на способность трезво оценивать международную ситуацию.

— Один союз другому рознь, — уверенно ответствовал он. — В случае моего брака с Бланкой или Норой Кастилия оказала бы безусловную поддержку моим притязаниям на галльский престол. Кстати, на моральную поддержку со стороны Альфонсо, как моего друга, я могу рассчитывать и сейчас. Но Италия — не тут-то было. Итальянцы никак не могут оправиться от сокрушительного поражения в войне с галлами двести пятьдесят лет назад и до сих пор относятся к нам с опаской. Римский Сенат неизменно блокирует любые попытки императоров вмешаться во внутренние дела Галлии, и надо сказать, не без веских на то оснований. С тех пор как Карл Великий заявил о своих претензиях на роль всемирного самодержца и наградил себя титулом императора Священной Римской Империи, Германия и Италия находятся в состоянии перманентной войны. Рим немало поспособствовал преждевременному распаду империи Карла Великого, в результате чего возникли королевства Наварра, Арагон, Франция, Хорватия и великое герцогство Австрийское, а также доминион Галлия под римским протекторатом. Образование в начале XIII века самостоятельного галльского королевства произошло не без содействия Германского Союза, и после этого между Италией и Германией установился довольно шаткий мир, основанный на невмешательстве как той, так и другой стороны в дела Галлии, Австрии и Хорватии. А ежели Рим, в случае моего брака с Анной Юлией, паче чаяния окажет мне более осязаемую, чем просто моральную поддержку в борьбе за галльский престол, германские князья также не останутся в стороне и в пику Италии поддержат Людовика Прованского. Нет, на это ни Римский Сенат, ни император не пойдут. Хоть как бы Август Двенадцатый не любил свою единственную дочь, он ни за что не решится на разжигание новой войны с Германским союзом — а вдруг она закончится претворением в жизнь планов Карла Великого о создании Священной Римской Империи.

Герцог усмехнулся.

— Ты совершенно прав, Филипп, — в голосе его слышалось облегчение. — Прости, что я подверг тебя этому маленькому испытанию, но мне хотелось выяснить, отдаешь ли ты себе отчет в том, на какую зыбку почву становишься, претендуя на галльский престол, и с какой осторожностью тебе следует выбирать союзников. Итак, решено — Маргарита Наваррская.

— Да, отец. Я женюсь на ней.

— Гм… Только не обольщайся раньше времени. Она девица очень вздорная и вполне способна отказать тебе. С нее станется.

— Даже несмотря на галльскую корону, которую я предложу ей вкупе со своей рукой и сердцем?

— Даже так, — подтвердил герцог. — Маргарита властна и честолюбива, этих качеств ей не занимать. Но, насколько мне известно, ее честолюбие не безгранично, как у тебя, оно довольствуется существующими пределами маленькой Наварры. Год назад Хайме Арагонский просил руки Маргариты для своего сына (думаю, ты знаешь, что представляет собой принц Педро — взрослое дитя), но она наотрез отказалась от перспективы когда-нибудь стать единовластной правительницей Арагона.

— И каков ваш план? — спросил Филипп. — Ведь у вас есть план, не так ли?

— Да, есть. Я напишу ее отцу, королю Александру, конфиденциальное письмо, получу от него предварительное согласие, в чем я не сомневаюсь, и мы втайне от принцессы приступим к составлению брачного контракта — три месяца, полагаю, будет достаточно. А в сентябре, на празднествах по случаю дня рождения Маргариты, начнешь действовать ты. Постарайся очаровать ее, вскружи ей голову, влюби ее в себя. Ведь ты у меня опытный сердцеед, многие женщины говорят, что ты просто неотразим, тут-то тебе и карты в руки. Будем надеяться, что ты не оплошаешь.

— Будем надеяться, отец, — улыбнулся Филипп той особенной улыбкой, какой он улыбался, предвкушая очередное любовное приключение. Но эта его улыбка предназначалась вовсе не далекой Маргарите, а близкой и родной Амелине…

Пир по случаю коронации Филиппа (как, собственно, и все пиры) начался в торжественной и приподнятой обстановке, с напыщенными речами и изысканными здравицами в адрес нового принца Беарнского и его отца, герцога, а закончился грандиознейшей попойкой. Даже большинство женщин и почти все достопочтенные прелаты, кроме разве что архиепископа Марка и падре Антонио, были изрядно пьяны, не говоря уж о светских вельможах мужеска пола, которые, за редкостным исключением, вроде Филиппа или герцога, давно потеряли счет кубкам выпитого вина. Всех их в определенной степени подзадоривал Эрнан де Шатофьер. Он и прежде не отличался умеренностью в еде и выпивке; еще будучи тринадцатилетним подростком мог заткнуть за пояс любого взрослого выпивоху, а по возвращении из Святой Земли и вовсе не знал себе равных за столом и в частности за выпивкой. Именно по его инициативе, когда веселье было в самом разгаре, речь зашла о любовных похождениях Филиппа в Кастилии. Подавляющему большинству присутствующих эта тема пришлась по вкусу; юные (и не очень юные) дамы строили обескураженному Филиппу глазки, а молодые (и не только молодые) господа наперебой рассказывали пикантные историйки с выдуманными и, разумеется, особо интригующими подробностями, то и дело бросавшими Филиппа в краску.

В конце концов Филипп решил не обращать внимания на эту болтовню, тем более что ему было не привыкать к подобным сплетням, и в ответ, с такой же наглой откровенностью, с какой смотрели на него некоторые дамы, принялся глазеть на Амелину, не скрывая своего восхищения. Какая она все-таки красавица, его кузина! Какая у нее приятная молочно-белая кожа, какие роскошные золотистые волосы, какие прекрасные голубые глаза — будто чистые лесные озера в погожий летний день… Филипп вспомнил их встречу в парке, нежные объятия, жаркие поцелуи — и его вновь охватила такая пьянящая истома, что он даже пошатнулся и чуть было не опрокинул свой кубок с вином.

— Ты будто бы и немного выпил, сынок, — удивленно прошептал герцог, сидевший рядом с ним во главе стола. — С чего бы… — Тут он осекся, увидев томную поволоку в глазах Амелины, и только грустно усмехнулся, вспоминая свою бурную молодость.