Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.)

Наконец, Бланка подступила к Монтини и взяла его за руки. Она хотела спросить, любит ли он ее, но слова вдруг застряли в ее горле. Этот вопрос показался ей слишком банальным, мелодраматичным и даже пошлым. Внезапно с ее губ сорвалось нечто уже совсем неожиданное, ошеломляющее по своей прямоте:

— Этьен, у вас… У тебя раньше были женщины?

Монтини на мгновение опешил и недоуменно уставился на Бланку. Затем в смятении опустил глаза.

— Да, — виновато пробормотал он и хотел было броситься ей в ноги, но Бланка, пытаясь удержать его, очутилась в его объятиях.

— И сколько? — спросила она.

Этьен еще больше смутился, не зная, что ей ответить. Он уже давно потерял счет молоденьким служанкам и жившим по соседству благородным дамам и девицам, с которыми за последние два года имел близкие отношения. Его замешательство невесть почему привело Бланку в восторг, и так и не дождавшись ответа, она прижалась губами к его губам.

Первым делом Монтини научил Бланку целоваться, и в тот день, вопреки обыкновению, она не пошла на обедню.

В то лето виконту Иверо шел двадцать первый год. Он был внучатым племянником короля Наварры, сыном и наследником самого могущественного после короля наваррского вельможи — дона Клавдия, графа Иверийского, а по линии матери, Дианы Юлии, он приходился двоюродным братом ныне царствующему императору Августу XII. Был он высокого роста, строен, светловолос и красив, как античный бог, правда, не в пример богам, он не мог похвастаться физической силой и выносливостью — и это, пожалуй, был единственный его недостаток. Рикард, казалось, имел все, что нужно для полного счастья — молодость, красоту, знатность и богатство, — однако счастливым он себя не чувствовал. В четырнадцать лет его угораздило без памяти влюбиться в свою троюродную сестру Маргариту, и с тех пор вся его жизнь была подчинена одной цели — добиться от нее взаимности.

Шли годы, Рикард взрослел, вместе с ним взрослела Маргарита, и все длиннее становилась вереница ее любовников, на которых он взирал со стороны, снедаемый ревностью и отчаянием. Маргарита относилась к нему лишь как к брату, наотрез отказываясь видеть в нем мужчину. А в то же самое время его родная сестра Елена была просто без ума от него; и вряд ли бы ее остановил страх перед грехом кровосмешения, если бы не упрямство Рикарда, для которого во всем мире не существовало другой женщины, кроме Маргариты. Вдобавок ко всему, еще одна троюродная сестра Рикарда, Жоанна Бискайская, с некоторых пор всерьез вознамерилась стать его женой и с этой целью старалась настроить против него Маргариту, чтобы та случайно не вздумала ответить взаимностью на его любовь. А поскольку Жоанна не отличалась особым умом и в своих интригах была слишком прямолинейна, вскоре о ее кознях прознал Рикард и всеми силами души возненавидел ее, хотя внешне этого не выказывал.

Когда же, наконец, его мечта осуществилась, и Маргарита (отчасти назло Жоанне) подарила ему свою любовь, Рикард совсем потерял голову. Если раньше он обожал Маргариту, то после первой близости с ней он стал обожествлять и боготворить ее, и с каждой следующей ночью все неистовее. Впрочем, и Маргарита со временем начала испытывать к Рикарду гораздо более глубокое чувство, чем то, что она привыкла называть любовью и что она сама понимала под этим словом. Все чаще Маргарита стала появляться на людях в обществе Рикарда, а с конца июня они проводили вместе не только ночные часы, но и большую часть дня, словно законные супруги. Многие в Наварре уже начали поговаривать о том, что, наконец-то, их наследная принцесса остепенилась, нашла себе будущего мужа, и теперь следует ожидать объявления о предстоящей помолвке.

Однако сама Маргарита о браке не помышляла. До Рождества, к которому она обещала отцу выйти замуж, как ей казалось, была еще уйма времени, спешить с этим, по ее мнению, не стоило, и все разговоры на эту тему, которые то и дело заводил с ней Рикард, неизменно заканчивались бурными ссорами. Обычно это случалось по утрам, а к вечеру они уже мирились, и в качестве отступной Рикард преподносил Маргарите в подарок какую-нибудь сногсшибательную вещицу, все глубже погрязая в трясине долгов.

В тот июльский вечер, о котором мы намерены рассказать, он подарил ей в знак их очередного примирения после очередной утренней ссоры изумительное по красоте жемчужное ожерелье, влетевшее ему в целое состояние — свыше 5 тысяч скудо.

Почти час потратила наваррская принцесса, вместе с Бланкой и Матильдой, изучая подарок Рикарда, рассматривая его в разных ракурсах и при различном освещении и примеряя его друг на дружке. С этой целью Маргарита трижды, а Матильда дважды меняли платья; Бланка же не переодевалась только потому, что ей было далеко идти до своих покоев, а все платья наваррской принцессы были ей слишком длинными.

Рикард весь сиял. Он опять был в ладах с Маргаритой, критическое восприятие действительности, которое обострялось у него по утрам, к вечеру, как обычно, притупилось, все тревоги, опасения и дурные предчувствия были забыты, будущее виделось ему в розовых тонах, а в настоящем он был по-настоящему счастлив.

Вволю налюбовавшись собой и своим новым украшением, Маргарита звонко поцеловала Рикарда в губы.

— Это задаток, — пообещала она. — Право, Рикард, ты прелесть! Таких восхитительных подарков я не получала еще ни от кого, даже от отца… Между прочим, сегодня и мой папуля мне кое-что подарил. Вот, говорит, доченька, взгляни. Может, тебя заинтересует.

— А что именно? — спросила Бланка.

— Сейчас покажу.

Маргарита вышла из комнаты, а спустя минуту вернулась, держа в руках небольшой, размерами с книгу, портрет.

— Ну как, кузина, узнаешь?

Невесть почему (а если хорошенько вдуматься — то по вполне понятным причинам) Бланка покраснела.

— Это Филипп Аквитанский…

— Он самый. Нечего сказать, отменная работа. Только, по-моему, художник переусердствовал.

— В каком смысле?

— Слишком смазлив твой Филипп на портрете. Вряд ли он такой в жизни.

— А вот и ошибаешься, — пожалуй, с излишним пылом возразила Бланка. — На мой взгляд, этот портрет очень удачный, и художник нисколько не польстил Филиппу.

— Вот как! — произнесла Маргарита, облизнув губы. — Выходит, не зря его прозвали Красавчиком.

— А положа руку на сердце, — язвительно заметил Рикард, глядя на портрет с откровенной враждебностью, — следует признать, что гораздо больше ему подошло бы прозвище Красавица.

Бланка укоризненно посмотрела на Рикарда, а Маргарита улыбнулась.

— И в самом деле. Уж больно он похож на девчонку. Если бы не глаза и не одежда… Гм. Он, наверное, не только женщинам, но и мужчинам нравится. А, кузина?