Валерий Большаков - Позывной: «Варяг». Спасти Севастополь!

Гоминьдан бежал из Синьцзяна, и по этому поводу руководство Восточно-Туркестанской Рес-публики устроило большой праздничный прием, куда съехались даже кочевники и староверы.

Алихан-тюре наградил советских летчиков орденами «Борец за независимость» 1-й степени – это были простенькие звезды, штампованные из золота.

А еще через несколько дней пришел приказ из Москвы – 156-й полк перебрасывали в Семипалатинск.

Все проходило в обстановке повышенной секретности, энкавэдэшников на аэродроме было больше, чем пилотов, а все инструкции имели гриф «Совершенно секретно. Особая папка». Совершив небольшой перелет километров за сто к северо-западу, две эскадрильи «МиГов» сели на пустынное взлетное поле, раскатанное на левом берегу Иртыша.

Ничего сложного в службе полка не было – летали по периметру да поглядывали, не подкрадывается ли коварный враг…

Строгие комиссары, блюстители секретности, сообщили самую малость: летчикам поручалась охрана площадки «М», где проживали ученые, конструкторы, офицеры и их семьи, а также «Учебного полигона № 2», где будет испытываться РДС-1.

Что такое РДС и как это сокращение расшифровывается, не знал никто, включая и самих «таинников». Но Долгушин догадывался…

…6 ноября, в канун 28-й годовщины Великого Октября, на полигоне УП-2 все было готово. Посреди опытного поля – круга радиусом десять километров – возвышалась стальная решетчатая башня высотой с двенадцатиэтажный дом. На нее-то и надо было поднять РДС-1, первую советскую атомную бомбу.

Около полуночи РДС собрали – вложили заряд из плутония и нейтронные запалы. В три ночи монтаж изделия закончили, а в 6.35 начался монотонный отсчет времени.

В шесть часов утра дневальный скомандовал подъем, и летчики 156-го ГИАП потянулись на построение, однако Макаров, бледный и невыспавшийся, сообщил, что полеты отменены вплоть до особого распоряжения.

Ровно в семь степь озарила ослепительная вспышка. В момент взрыва на месте башни с РДС-1 вспухло светящееся полушарие, куда больше солнечного диска и в несколько раз ярче дневного светила – небо померкло на фоне холмов и степи, озаренных инфернальным огнем.

– Она! Она! – выскочил из каземата Курчатов, потрясая кулаками. – Она!

Восклубился столб взрыва, уходя в стратосферу, накатила ударная волна, уминая траву, разрушая дома, валяя грузовики и вагоны, как игрушки.

Два танка со свинцовой защитой приблизились к эпицентру, делая замеры – практика подтвердила теорию, мощность взрыва составила 22 килотонны в тротиловом эквиваленте. Металлическая башня испарилась, на ее месте зияла воронка, покрытая коркой шлака.

Но Курчатов и Берия, наблюдавшие, как набухает чудовищный «гриб», видели куда больше – «испарилось» единоличное владение атомным оружием. Американцы с англичанами были уверены, что Советский Союз в лучшем случае построит собственную бомбу в году этак 1954-м. Они ошиблись – «Россия делает сама».

ГДР, Берлин, 12 ноября 1945 года

Операция «Немыслимое» закончилась полным фиаско – последним это понял Трумэн. Бомбежка Нью-Йорка не погнала на улицы протестующих демонстрантов – волна страха накрыла Америку. Дело дошло до того, что в Конгрессе собралась едва четверть «народных избранников» – большая их часть попряталась, икая от ужаса, ибо ожидала непременного налета на Вашингтон.

И хозяин Белого дома запросил пардону, осознав, что мощь Соединенных Штатов – это скорее мощи. И если десантные корабли СССР подойдут к Восточному побережью, то американская армия не выстоит, тем более что на Дальнем Западе самураи активно готовились к наступлению.

Чем тут может помочь действительно могучая экономика? Выпуском новых танков и самолетов? Так, во-первых, выходило, что и танки и самолеты, сделанные в СССР, куда лучше американских, а во-вторых, победу одерживает вовсе не бронетехника, даже самая совершенная, а люди.

Могли граждане США превзойти советский народ? Ответ отрицательный.

Правда, на Берлинский конгресс Трумэн вылетать побоялся – скрутят еще, как военного преступника, и посадят в одну камеру с Черчиллем. Представлять в Берлине президента США выехал сенатор Олбен Баркли, будущий вице-президент. Его сопровождала огромная свита помощников, советников и телохранов.

Францию представляли Шарль де Голль и Морис Торез, а от Британии прибыли Клемент Эттли, заместитель премьера, и Раджани Пальме Датт, генсек Компартии Великобритании.

Были тут и представители Японии, Китая, Италии, Польши – куда ж без нее, – а проходил конгресс в Городском дворце Гогенцоллернов.

Людно было – не протолкнуться, но в основном из-за «других официальных лиц», что толпой волочились за особо важными персонами.

Сталин, переговорив с Пиком и Ульбрихтом, открыл «мероприятие». Вождь был краток.

– Советский народ одержал великую победу над гитлеровской Германией, – сказал он, – и он вправе рассчитывать на долгий и прочный мир. Однако Англия и Америка были не согласны с потерей мирового господства, им пришлись не по нраву завоевания СССР, и они развязали новую войну. Спрашивается: в каком положении Британия и США оказались теперь? Господин Баркли передал нам предложения американской администрации о прекращении боевых действий. Мы их внимательно рассмотрим и примем решение. Скажу сразу: мы не хотим войны. Но испытывают ли подобное желание за океаном? Почему Белый дом принял решение послать делегацию на этот конгресс буквально за пару дней до его открытия? Не потому ли, что господину Трумэну донесли об успешном испытании советской атомной бомбы? Пентагон лелеял различные планы атомной войны против СССР, мечтая разбомбить Москву, нефтяные промыслы Баку, уральские заводы. И что же американские вояки скажут теперь, когда мы можем ответить на их удар нашим контрударом? – обведя присутствующих внимательным взглядом, Сталин продолжил: – Здесь собрались друзья и враги, и будет очень сложно разрешить все противоречия, но это необходимо сделать, поскольку альтернативой нашим переговорам является война. Так давайте договариваться.

Жилин скромно притулился среди прочих военных, соседствуя с бригадным генералом из США. Американец угрюмо молчал, зыркая из-под густых, лохматых бровей.

– Мистер Рычагов? – проворчал он, косясь на Жилина. – Вы говорите по-английски?

– Немного, – улыбнулся Иван. – Представьтесь.

– Оуэн Чэнси. Просто Оуэн.

– Просто Павел. Можно – Пол.

– Очень приятно, Пол, хотя совсем недавно я мечтал всадить в ваш самолет длинную очередь!

– Взаимно, Оуэн.

Чэнси затрясся от бесшумного смеха.

– Скажите, Пол, – сказал он, чуток успокоившись, – вы коммунист?