Александр Мазин - Богатырь

Блеф, конечно. Пытать женщину он не стал бы. И другим не позволил. Виновна – казнил бы без вопросов. Но пока ее вина лишь в том, что подглядывала за его лагерем. И судя по всему – по собственной инициативе. За это не убивают. Вернее, он, князь-воевода Серегей, не убивает.

– Развай, железо в огонь, – скомандовал он, не оборачиваясь.

Этого оказалось достаточно.

– Я покажу! – пискнула Явнея. – Обещай, что зорить не будешь!

– Там видно будет. Завтра. Развай, обид пленной не чинить, но связать как следует.

– Глаз с ведьмы не спустим, – пообещал Развай.

Дуб не изменился. Что для многовекового лесного чуда несколько человеческих десятилетий? Ну, может, стал потолще сантиметров на пятнадцать, что при таком диаметре несущественно. Те же толстенные перекрученные корни, та же мшаная бородища. Духареву пришлось поднапрячься, чтобы разглядеть в буграх коры щель. Не помнил бы, где искать, – не разглядел бы. Не те уж глаза у князь-воеводы. Вдаль смотреть – нормально, а вот вблизи…

Нашел. Подцепил ногтем край и откинул в сторону дверь-кору…

М-да. Снаружи всё осталось неизменным, а вот внутри явно опрятней, чем при старом хозяине. На обмазанных глиной «стенах» не пыльные шкуры, а разрисованная кожа. Пучки трав – на тонких жилках, аккуратные полочки, на которых ровненько: горшочки, плошки, чашки… А вот котел старый, закопченный, со знакомым тавром на черном боку. Тогда Духарев не знал, что оно обозначает. Теперь мог бы назвать не только страну-изготовитель, но даже к какой гильдии принадлежал мастер. Вот имени мастера прочитать не смог бы. Арабское письмо ему так и не далось.

Лесенка, ведшая на «второй этаж», в спальню, жалобно застонала под семипудовой тяжестью. Стремительная тень с шипением метнулась к Сергею Ивановичу… И повисла, ухваченная за шкирку. Кошка. Вернее, кот. Серый. А кошка вон, в щели между стеной и ложем, зыркает круглыми глазищами.

– Не балуй, – строго сказал Сергей Иванович кошаку, встряхнул легонько и уронил. Маленький сторож ведуньиного жилища оценил превосходство противника и атаки повторять не стал. Рёреховы горностаи, однако, поспокойней были…

Окно осталось неизменным, и, выглянув, Духарев увидел всю свою маленькую дружину и озабоченную ведунью, которой очень хотелось узнать, что в ее доме сейчас творит этот огромный варяг. Но она уже знала: то, что ее никто не держит, а руки-ноги свободны, не значит ровно ничего. Сказал князь: «Жди здесь». Значит – стоять, ждать. Не то сцапают за шкирку, как Духарев только что поймал кота.

Сергей Иванович отвернулся от окна. Да, многое изменилось. Главное: внутри больше нет оружия. Вороненый серп и пара длинных ножей – это не оружие, а скорее – ритуальные предметы.

– Развай! – крикнул Духарев. – Пусть Явнея войдет.

Но первой в отверстии появилась голова не Явнеи, а Ильи.

– Ух ты! – воскликнул названный сын. – Прям как дом настоящий!

– Это дом и есть! – раздался с «первого этажа» голос ведуньи. – Шевелись, безногий! Сколько мне на твою задницу глядеть?

– А ты отвернись, женщина, – посоветовал Илья.

Однако медлить не стал: уперся ладонями и перебросил себя на ложе.

– Подвинься! Расселся тут… – Явнея пихнула Илью, устроилась рядом, сбросила обувь, оставшись в шитых бисером чулках (кот тут же вспрыгнул к ней на колени), поглядела снизу на Духарева, фыркнула:

– И ты сядь, княже, не стой башней.

Поскольку на постели места не осталось, Духарев опустился на пол, на волчью шкуру:

– Ну, девушка, что теперь делать будем?

– Пердеть да бегать, дедушка! – еще раз фыркнула ведунья.

Обнаглела. Узнала, что в помощи ее нуждаются, и воспряла.

– Ты характер-то не показывай, – строго произнес Духарев. – Не забывай, с кем говоришь.

– А то что? – нахально бросила ведунья. – Обидишь меня? И кто тогда будет сынка твоего живить, ногу отсушенную обратно из-за Кромки просить?

– Ты бате моему не дерзи! – опередил Сергея Ивановича Илья. – Не то просить уже за себя будешь. Да так, что за поприще слышно станет.

Явнея неожиданно рассмеялась:

– Ой, боюсь тебя, Мертвая Нога! Сейчас икать начну со страху. Охолонь. Дом это мой да богини моей. Ты здесь – гость, пусть и незваный. – И Духареву: – А делать будем вот что: люди твои пусть на полянке встанут да костер разведут. А я на том костре варево замешаю да этого, – Явнея пихнула Илью в бок, – варевом тем, водой, мертвой водой ближе к ночи поить стану. А потом мы с ним к Моренушке пойдем: ногу его назад выпрашивать. Это мы делать будем. А тебе и воям твоим – поесть да спать. Худого им здесь не сделают. Здесь мое место.

Теперь уже хмыкнул Духарев: представил, как тщится его гридь. Потом поглядел на ведунью: верить ей, не верить? Мертвая вода. Звучит неприятно. С другой стороны, это и впрямь ее территория – в этом мире, а в закромочном – тем более. И Бог тут вряд ли защитит. Своей волей из-под Его Руки в бесовщину суемся. Узнала бы Сладислава… Ух!

И все же рискнуть стоит. Вдруг и впрямь сыну здоровье вернется…

В сон Илья провалился, как в перекат прыгнул. Тотчас подхватило и понесло. Ноги понесли. Живые. По звериной тропе – через чащу. То бегом, то скоком. Как до той роковой стрелы. И как тогда – легко. Кольчуга на плечах – вторая кожа. Шлем на ремешке прицеплен ловко – не стукнет. Щит на спине. Меч – у пояса. Копье – в руке. А налуч с луком где? Нету. Ни лука, ни стрел. Бежать, бежать… Эх, славно!

Лес поредел. Илья увидел реку. Черную, стоячую, неподвижную, как болотное окно. И…

Сначала не понял: что за башня сама плывет над зарослями? И вдруг угадал. Шлем это. Огромный, как войсковой котел.

Илья замер. Припал к земле, зарылся в мох.

Великан показался из-за деревьев. Конь под ним огромен. Выше Голубя на добрую сажень, волосом весь зарос, будто бык зимой. И – прямо на Илью.

Озаботился Илья. Как одолеть того, кому ты макушкой – до пояса? Был бы лук – другое дело, так нету. А одолеть надо. Илья знал, куда направляется великан. К дубу заветному. А у дуба шатер батюшкин стоит. И гридь его ведать не ведает о страшном всаднике.

Хотел Илья вскочить да бежать обратно: упредить… Но понял вдруг: не сможет он бежать. Нога снова омертвела. Не понесет. И руки ослабли. Даже не отползти.

Смотрел Илья снизу, как надвигается великан-всадник, как тяжко ухает земля под молотами-копытами…

Фыркнул великаний конь… И будто вихрь Илью подхватил. Подняло и понесло стремительно. Только ветви мелькают да буханье копыт позади. А еще крик женский, тонкий. Так чайки морские кричат.

…Проснулся Илья на ложе в дупле дубовом.

Проснулся – и вздохнул облегченно. Сон.

Снаружи – тихо. Поднялся Илья с постели, допрыгал до окошка. На поляне костер горит. Яркий, высокий. Рядом – никого. Ни шатра батиного, ни гриди, ни его самого. Ушли? Куда?