Степан Кулик - Дилижансом, дирижаблем

– Шон хочет… – немедленно высунулся из своего кокона тот.

– Тогда развяжи вон тот баул и дай нам пару бутербродов. И оба термоса. Один бутерброд возьми себе. Кофе вы не любите. Вода сам знаешь где.

– Да… Шон знает…

Родион принял свою часть пайка и первым делом с удовольствием отхлебнул горячего кофе.

– Признаться, князь, когда вы велели Дуняше наполнить термосы, я думал, она нальет туда ледяного морса. И рад, что ошибся.

– Я тоже… – кивнул Александр. – Не помешало бы и по глоточку коньяка, но отложим до ужина. Мы, как ни как, в походе. А это издревле подразумевает сухой закон. Но, давайте, все же вернемся к карликам… Я весь во внимании.

– Тысяча извинений, князь, в моем мире в почете одна старая поговорка… «Когда я ем, я глух и нем». – Родион демонстративно откусил от бутерброда и усиленно заработал челюстями.

– Согласен… Разговаривать с полным ртом верх неприличия. Оставим разговоры и поглядим, куда нас занесло к этому времени. Кстати, не подскажете сколько сейчас? А то мой брегет у Сеньки остался.

– Двадцать один сорок.

– Однако… – удивился князь. – До чего же теряется ощущение пространства и времени, когда нет ни малейших ориентиров. Пора и в самом деле поглядеть, где мы…

Благодушное любопытство сдуло с аэронавтов первым же порывом ветра, едва лишь люлька вынырнула из облаков и появилась видимость.

Земля под ними не просто бежала, – она стремительно мчалась навстречу, и так же резво уносилась прочь, почти мгновенно исчезая из виду. Мелькая, словно картинки быстро листаемого атласа.

– Господи Иисусе! – не удержался от восклицания князь. – Если верить глазам, то мы делаем не меньше восьмидесяти верст. А это балов восемь-девять… Еще не ураган, но весьма и весьма изрядно. Ого! Как вам такой пейзаж?

Несколько вспышек молний украсили угасающий закат затейливыми росчерками. А вот увесистый раскат грома совсем не располагал к любованию природой. Впрочем, гроза, хоть и следовала по пятам, но все же заметно отставала. Видимо, дождевые тучи были гораздо тяжелее аэростата оседлавшего ветер.

– После жары, вполне естественное явление… – высказался Родион. – Меня другое удивляет. При таком шторме внизу уже и деревья ломает, а здесь, как у Христа за пазухой.

– Не богохульствуйте, сударь… – недовольно нахмурился Александр. – И давайте-ка вернемся обратно в облака. Нечего нервы будоражить. Слава Богу, в небесах нет ни скал, ни отмелей… Угроза на земле… Так что лучше держаться от нее повыше… – и он решительно передвинул рычаг управления вперед. Сразу через деление.

– Вы хоть сориентировались: куда нас занесло?

– Не стал бы спорить на свое имение, сударь, но, кажется, справа и сзади, я успел заметить какой-то небольшой город. Вполне возможно – Аккерман. Во всяком случае ничто иное мне в голову не приходит.

– Что ж, – Родион изобразил поклон. – Прощай, Бессарабия… Виват, Новороссия!

Вестовой с секретным предписанием нашел Никитина в архиве Шестого отделения, который совсем недавно, после того как собранные материалы перестали помещаться в старом здании, переехал в трехэтажный особняк. На перекрестке Рижского проспекта и Юрьевского переулка. Защищенную линию пневмопочты сюда, естественно, подвести еще не успели. Видимо, прямого распоряжения не было, а сами хозяйственники посчитали, что у архивариусов нет надобности в срочной связи.

Яков Игнатьевич, согласно предоставленной заявки, разыскивал дело о хищении коллекции диковин из частного собрания купца Кольцова.

То ли делопроизводители напутали что-то с датами или допустили ошибку в фамилии, и потерпевший был на самом деле, к примеру, Колычевым… То ли имелась еще какая хитроумная закавыка, но, несмотря на все усилия ротмистра, поиски пропавших документов оставались безрезультатными. Не помогло даже привлечение к работе младшего архивариуса Ленской, отправленную на помощь Никитину по его личной и настоятельной просьбе.

Яков Игнатьевич вместе с чернобровой Сашенькой третьи сутки подряд не выходили из отдела девятнадцатого века, продолжая трудиться даже ночью.

Новый денщик ротмистра Никитина, восемнадцатилетний Ленька, всего лишь месяц как принятый на службу вместо погибшего Иваныча, уже четыре раза бегал в магазин за шоколадом, фруктами, коньяком и шампанским… а также за водкой и шашлыками… Восхищаясь и удивляясь одержимостью и выносливостью офицера.

«Вот ведь как оно бывает… – думал парень, заходя в заставленную бесконечными, высотою до потолка стеллажами залу, с очередной закупкой и докладом. – С виду неказист, а какой упертый… Сказал: «Не уйду из хранилища, пока не закончу», и держит слово. Сам взопрел, словно из ведра окатили… Девицу загонял так, что бедняжка едва ноги волочит… И взъерошены оба, будто снопы молотили. Видать, дюже важные документы… Государственные».

– Чего надо! – рыкнул откуда-то из дальнего угла Никитин! – Я же велел не беспокоить, пока не позову!

– Виноват, ваше высокоблагородие… Вестовой к вам. С пакетом…

– Какого цвета конверт? – Яков Игнатьевич понизил тон.

– Синий, ваше высокоблагородие.

Ротмистр негромко чертыхнулся. Потом поглядел на свернувшуюся калачиком в уголке дивана Сашеньку. Девушка явно собралась подремать, пользуясь нечаянным перерывом в работе… Прикрыл заморившуюся помощницу пледом, поправил мундир и вышел на свет.

– Зови…

Вестовой тут же протиснулся в дверь и откозырял.

– Ротмистр Никитин?

– Он самый. Чего тебе, братец?

– Вам депеша, ваше высокоблагородие. Приказано лично в руки…

Мог и не говорить. Синий конверт полагался только для документов особой важности. Вон, штемпель. «Строго секретно».

Никитин забрал конверт, расписался в реестре, подумал… и протянул вестовому гривенник.

– Не в обиду, братец. Прими за хорошую новость…

– Благодарствую, – солдат откозырял и скрылся за дверью.

– Вы же еще не вскрывали… – удивился Ленька. – Откуда знаете, что новости хорошие?

– Веришь… – вздохнул ротмистр. – Совсем тоска заела. Пусть хоть расстреляют потом, только б какое дело дали. Засиделся я в Петербурге…

Денщик промолчал. Пойми этих, благородных. И месяца не прошло, как ввернулся из такой передряги, что злейшему врагу не пожелаешь. Денщика в Манчжурии схоронил. Сам чудом выжил. А поди ж ты, снова в бой рвется. Видать, от того и в архиве, как бешенный работал, что хандрой страдает.

Стандартный бланк был заполнен размашистым почерком начальника оперативного сектора, в необычной для надворного советника свободной форме. Что дополнительно намекало сотрудникам, знающим привычки Эдуарда Владимировича Брюммера, о особой важности дела.