Заур Караев - Место, которое есть

Основываясь на анализе количества и расторопности полицейских, я пришел к выводу, что предпочтительнее совершить переезд из квартир в Шахтах ближайшей же ночью. Именно в связи с этим мне выпала возможность совершить путешествие по многим частям города. Я искал место, которое могло послужить безопасной пристанью для двух влюбленных друг в друга скитальцев.

Не скажу, что успехом увенчался мой поход, однако, полагать, что совсем грустный исход у него был, тоже нельзя. Один могучий старик, заведующий кладбищем, согласился предоставить кров обнищавшей, как было ему сообщено, семейной паре, ожидающей пополнения, причем он не требовал документального фиксирования данного факта. Это хорошие новости, а вот к плохим можно отнести то, что новая наша обитель представляет собой неказистую деревянную лачугу в две комнаты. Граничит это издевательство над архитектурой с домиком самого хозяина, который, исходя из собственных взглядов на комфорт, поселился в непосредственной близости от места работы. Да, это означает, что жить нам предстоит на кладбище.

Все бы ничего, да вот только новые вести оказали удручающее влияние на Еву. Покончив с суетой уличной, я вернулся домой и, обняв, свою последнее время прибывающую в меланхоличном расположении духа возлюбленную, зачал разговор:

— Ева, кажется, нас ищут. Сегодня мне встретилось не меньше дюжины полицейских.

— Где ты их видел? — безразлично спросила она, мило потянувшись на диване, который в момент беседы являлся пристанище для нас обоих.

— Здесь, совсем рядом. На рынке. Они ходят и расспрашивают продавцов, покупателей и всех прочих, кого там только можно встретить.

— Ясно, — еще более отстраненно произнесла она, а потом повернулась на бок, предварительно погладив себя по выпирающему животу. Я посмотрел на ее обнаженную спину, провел как-то неосознанно большим пальцев вдоль позвоночника и почувствовал, как она вздрогнула, когда ощутила прикосновение в области сочленения хрящей с копчиком. «Перестань» — как-то кокетливо вырвалось у нее из рта, и уста мои невольно растянулись в улыбке.

— Так значит, ты готова к переезду? — весело поинтересовался я после того, как снова оказал выше обозначенное воздействие на ее спину и обнаружил, что оно более не вызывает у нее содроганий.

— Куда мы переезжаем? — чуть более оживленно сказала Ева и повернулась на другой бок, предоставив тем самым мне возможность смотреть в ее глаза.

Я рассказал ей о своих сегодняшних похождениях, приложив к рассказу немного приукрашенное описание той халупы, что с такою любезностью согласился предоставить нам работник кладбища. Несмотря на все старания, красноречия моего не хватил для того, чтоб Ева спокойно восприняла предстоящее переселение.

— Ид, — обратилась она каким-то издевательским тоном ко мне, — скажи мне, ты надо мною издеваешься что ли? Сначала это, а теперь — еще хуже. Неужели ты не понимаешь, что я человек? Я тоже чувства испытываю какие-то и тоже жить хочу… Вот, зачем нам переезжать, скажи на милость?

— Как зачем? — несколько робко начал я, растерявшись из-за натиска Евы, от которой раньше мне никогда не доводилось слышать подобного рода вещи. Сдержанность в манерах, отсутствие излишней требовательность и скромность, порой доходящая до аскетической, всегда были неотъемлемыми частями ее характера. И даже беременность, за которую говорят, что она отрицательно влияет на эмоциональную гармоничность, не смогла, казалось, переменить норова моей второй половины. Что же теперь с нею произошло? Слепые очи отверзлись и, пересытившись деталями отвратительноq картины, вдруг надоумили свою владелицу посетить следующий зал галереи? Нет, сударыня, так не пойдет! Не кажется ли вам, что в таком оправдании слишком много противоречий и абсурда?! Ладно, если б только формулировочка хромала, так нет же — корень гниловат! Вздумали капризы распускать, когда один опрометчивый шажок может привести к полному фиаско! В общем, надо постараться обратно водворить в ее голову куда-то вдруг улетучившееся благоразумие.

— Как зачем? — повторил я свой не требовавший ответа вопрос на сей раз более уверенно. — Я же сказал тебе, что видел большое множество полицейских. — во время произнесения этого мне все еще удавалось оставаться спокойным. — Или ты думаешь, что они за покупками сюда пришли? Ну, может тебе и в самом деле так кажется, а я почему-то все же уверен, что здесь они работают. Понимаешь, работают?! — я слегка повысил голос, а затем сел на кровати и свесил с нее ноги. Мне почему-то не хотелось повышать тон и смотреть при этом в страшно пустые из-за слепоты глаза собеседницы.

— А работка у них, если ты забыла, — продолжал я, — только в том и заключается, как бы получше выслужиться. И перед кем же они выслуживаются? Именно, пред теми людьми, которые сейчас почему-то очень недовольны нашими с тобой взаимоотношениями, да настолько недовольны, что аж с удовольствие пустят кого-нибудь из нас под тесак того огромного парня с красным капюшоном на голове… А, точно, ты-то его не видела, оттого, наверное, и не понимаешь, всю неприятность процедуры, называемой обрядом очищения. — съязвил я, подумав, что черный юмор в данной ситуации вполне сгодится для вразумления. — Спроси тогда у меня. Мне доводилось лицезреть…

— Да перестань ты! — не без небольшой доли презрительности в тоне произнесла Ева. — Уши мои уже устали слушать, как ты, будто совсем не мужчина, жалуешься на тягости свои. Надоело! Постоянно только тебе все позволено, а мне стоило лишь разок возразить, как ты начал какие-то нравоучения рассказывать. Вот живу я уже в этих комнатах семь месяцев, и ни черта не происходит. Скучаю до невозможности, но молчу, а ты будто и не догадываешься, что тошно мне! Ходишь рядом, говоришь о любви, да ничего не делаешь. Человек так должен жить по-твоему? Тем более тот человек, что ребенка твоего носит под сердцем.

— Ева, — в принципе поняв природу давящей на нее тягости, сказал я спокойно, — мне жаль что так, но в моих руках нет силы… Что же ты можешь предложить?

— Да ничего, могу лишь обвинить тебя и все. Ты затащил меня сюда и заставил жить так… Да, ты делаешь меня бесчувственной, а ведь я душу свою отдала тебе, любовью одарила. На такие подарки, кажется, отвечают не менее бесценными вещами. Я бы предпочла счастье. Но его нет, и, судя по всему, ты и не собираешься предоставить его. Что ж мне остается? Дальше гаснуть, и в итоге начать тебя ненавидеть? Неужто не знаешь, что скука и унижение хуже всего прочего влияют на человечность? Отравляют ее и уничтожают в итоге.

— Ева, — жалобно простонал я, чувствуя, как беспощадно она бичует мою душу, выворачивая при этом свою собственную, — остановись…