Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной

И вот я подошел к кульминации. Варвара уже подошла близко, она стояла прямо за спинами наших слушателей, но мне-то ее было видно хорошо… Сверху, с высоты скамейки!

Я сделал паузу, и слышал, как Галка сказал:

– Не надо, Толь!

И во весь голос запел:

Я видел, как начали поворачивать назад головы собравшиеся, как при словах «С кем спит и с кем гуляет…» Рукавишникова закрыла лицо ладонями и побежала в сторону Центральной улицы.

Мне не было ее жаль! Целоваться при мне с другим, блин! И я повторил последний куплет еще раз. А потом сказал:

– Всем спасибо! Это было наша последнее выступление здесь, на этой скамейке! Извините, экзамены!!!

По стечению обстоятельств, ни Нельки, ни Надьки этим вечером с нами не было. Да и вообще одиннадцатиклассников почти не было видно – все готовились к первому экзамену – на получение рабочей профессии.

Так что все быстро расходились. Но я видел, что кавалеры Рукавишниковой по прежнему стояли на крыльце и по всей видимости, ждали, пока не разойдется народ.

И мне захотелось проверить свою боевую науку. Я все это время избегал драк, а драться у нас в поселке любили. То мы, коренная молодежь, шла поздно вечером к общежитиям ПТУ и учиняла массовую драку, то это проделывали не мы, а с н а м и – когда зимой мы выходили из помещения РДК с танцев, нас уже поджидали на морозце с кольями в руках воинственные курсанты ПТУ. Да мало ли! Но я ведь за свою прошлую жизнь пережил и многочисленные случаи убийств каратистами (по неумению, незнанию, как правильно употреблять силы) простых граждан, и показательные суды над тренерами каратэ в начале 80-х годов…

Так что я за эти полгода и пальцем никого не тронул! А тут решил порезвиться. Ну, и Рукавишниковой сделать больно – если у нее серьезно с этим лейтенантиком…

Когда мы собрались и пошли по Кучеровых, сзади шли лишь мы с Миутом и наши девчонки. Остальных я отправил вперед.

Мне нужно было, чтобы те двое обязательно сами затеяли драку.

И вот когда мы шли по пустой улице, слева, из калитки заднего двора продмага, вышли г о л у б ч и к и…

Я тут же шепнул моей проинструктированной команде, и они быстро пошли вперед. А вскоре свернули влево и зашли за ограду темного и пустого по случаю ночного времени детского сада.

– А ну стой! – услышал я.

– Стою! – отвечаю.

Они взяли меня «в клещи» – один стал передо мной, а второй зашел за спину.

И лейтенант, который был впереди, с возгласом: «Сука»! – ударил меня кулаком, метя в лицо. Я легко отбил и, сделав шаг в сторону, вывел тем самым вперед второго. Тот ударил меня кулаком и пнул ногой – я уклонился от удара рукой и отбил второй его удар своей ногой.

При этом я все время говорил что-то, вроде: «Да вы что, ребята! Да вы за что!», чем вызывал сильное раздражение молодцов, которые ну никак не могли попасть по мне. Ни руками, ни ногами. Дождавшись, чтобы они заняли удобную для меня позицию, я закричал: «Помогите!», и из ограды детсада вывалила моя компания.

Теперь у меня были свидетели. И я закончил все за пару секунд.

Резко опустившись на левое колено, я щепотью пальцев ударил лейтенанта снизу в промежность, и не дожидаясь, пока он, хватая воздух ртом, начнет заваливаться, стоя по-прежнему на колене, произвел удар «мае-гери» (классический удар прямой ногой или рукой) ребром стопы правой ноги прямо в подбородок второго парня.

Этого снесло назад к ограде. Там он и растянулся.

А лейтенанта, вставая с колена, я поймал на руки. И уложил аккуратно на асфальт, приговаривая: «Ну-ну, тихо! Тихо! Дышим глыбако, ведем себя культурно!»

– Здорово! – сказал подбежавший Миут. И девчонки тоже выразились в том смысле, что да, здорово, так им, козлам, и надо!

Когда лейтенант оклемался, а второй молодой человек пришел в себя, они начали грозить, что напишут заявление и нас посадят…

– Ну, все, сука, – ругался лейтенант. – Ты у меня сядешь! За нападение на работника милиции.

И тогда я ухватил за грудки и рывком поднял его. И сказал прямо в лицо:

– Ты молчать будешь! Во-первых, вы без формы и удостоверение мы твое не видели. Во-вторых, у меня три свидетеля, которые подтвердят, что вы напали на меня. И что я вас уговаривал, звал на помощь. Девочкам, кстати, по четырнадцать исполнилось, так что они могут выступать в суде.

И самое главное – стоит тебе открыть рот, как мы по всей Боговещенке раструбим, что вас как пацанов, «сделал» школьник. Двумя ударами! И как вы будете здесь работать?

Лейтенант и второй от бессилия ругались (они уже понимали, что им выгоднее молчать), но от мата воздерживались – все-таки здесь были дети…

И мы пошли домой. И девчонки держали нас за руки – меня – Галка, а Миута – Валюха. Они, по-своему, считали нас своей собственностью. Да мы и были в каком-то смысле их собственностью, в том же самом, в каком и они были нашей.

Назавтра с утра я дождался, когда мои родители уйдут на работу, и позвонил Рукавишниковой, в надежде, что и ее родители тоже уже ушли. И не ошибся – трубку взяла сама Варька.

– Алло… – каким-то тусклым голосом сказала она.

А я, наоборот, очень бодро ей сообщил:

– Твой кавалер-лейтенант с тобой дружить не сможет. Он, наверное, стал инвалидом…

И положил трубку, недослушав адресованное мне «Дурак!»

Больше до выпускного вечера мы с Рукавишниковой не виделись – одиннадцатые «А» и «Б» сдавали экзамены в первой группе, а мы и класс «Г» – во второй. То есть наши дни не совпадали.

А на Бродвей я больше не ходил.

В конце месяца вернувшийся из Барнаула отец сказал мне, что сдавать мне придется при поступлении на юридический факультет в университете один экзамен – историю СССР. А документы в университете принимают до 31 июля.

Тогда же я получил права шофера-профессионала 3-го класса, успешно выдержав все три экзамена – экзамен на знание материальной части автомашин, экзамен на знание правил дорожного движения и практическое вождение.