Павел Тюрин - Legenda о «писающем британце»

Едва вновь зарождающиеся формы появляются – симметрия тут как тут, преследует и сковывает в своей скорлупе. Она, как безголосая Эхо [149], лишь повторяет их. Зачем такое подтверждение себя? Наверное, для устойчивости и неизменности вещей! Но Риччи также понял, что это Закон всемирного тяготения создает во Вселенной симметрию и что щупальца гравитации делают мир эгоистичным [150]– все в нем, вплоть до мельчайших частиц, притягивает к себе, поэтому если хочешь двигаться сам, свободно, то отталкивайся, и лучше – отталкивайся от себя. Рик решил, что хотя гравитация пронизывает этот мир и ее силе послушна каждая пылинка [151], но не будет ей всю жизнь подчиняться, потому что был уверен, что он тоже «не от мира сего».

В симметрии Блокхэд усмотрел коварно умиротворяющий закон, несущий усыпляющий покой, что, конечно же, совсем не соответствовало его натуре – ему хотелось чего-то перпендикулярного симметрии. В нашем пространстве сама симметрия двойственна и вторична, хотя исходит и опирается на что-то одно, первичное. Где оно это единичное прячется, прежде чем появиться здесь в симметричном облике, ведь он по себе знал, что всякая новая мысль не симметрична.

Рик пытался вспомнить, что в этом мире есть несимметричного и существуют ли в нем формы без симметрии, и не нашел ничего, кроме бесформенных облаков, текучей воды, сыпучести земли и мятущегося огня [152]. И еще ему вспомнилась абстрактная живопись, которую он считал прямы выражением «бессознательного» в человеке, в отличие от предметной «сознательности» реалистического искусства.

Но прежде всего он подумал о сверкающей небесной силе – молнии, бьющей по возвышающимся, парализованным симметрией формам [153]. Не зря, когда начинают понимать суть, говорят: «будто молния пронзила сознание» – и из хаоса проступает форма, которая придает физиономии реальности осмысленное выражение [154].

Рику быстро наскучивала регулярность предсказуемых конфигураций, и потому он решил по-своему заявить о своей аллергии к стабильности, о симпатиях к асимметрии и своей готовности к столкновению с бесчеловечностью законов реальности [155].

В природе он стремился увидеть и понять неразгаданные узоры, а если повезет, то и проникнуть в зазоры между кусочками мозаики, из которых построены ее стены, чтобы выбраться наружу и настроить расшатанный механизм, из-за которого в мире появляется столько уродливых форм. И если только эта стена не монолитная, непроницаемая и не бесконечной толщины, пройти через которую может только неосязаемая душа [156], то он с Несси заменит в механизме Вселенной старые элементы на более совершенные, создав их силой сочувственной мысли. По камертону своей сострадательной души Рик очистит незаменимые константы [157]от ржавчины гравитации, ненасытность которой соединяет все без разбору, создавая диспропорции и болезни [158].

Блокхэд и Несси помогут всем – где надо подкрутят, утешат, каждой частичке мироздания добавят пустоты для самостоятельного творчества или совместно с теми, с кем захотят быть в унисон. А симметрию оставят только уставшим – на время отдыха.

Понятно, что для таких благотворных корректировок во вселенной необходимо обладать неисчерпаемой энергией. В неустанных поисках, где ее раздобыть Рик и открыл великий закон происхождения энергии во Вселенной, названный им – NB The Great Law of the Universe [159]:

m– mind – ум (или, точнее, мозг), c 2– consciousness , т. е. лучезарное сознание Несси, помноженное на земное сознание Блокхэда.

Другими словами, разумная душа m, помноженная на силу ее двойного осознания c 2, порождает энергию E, которой будет достаточно для преображения любой реальности. В интеллектуальной среде, близкой к Блокхэду, формулу E = mc 2 стали называть формулой Эйнштейна-Блокхэда . Ладно, пусть так! Хотя эйнштейновская интерпретация – это, разумеется, частный случай закона Несси-Блокхэда , поскольку сознание, в отличие от света, не имеет ограничения в скорости [160].

Разобравшись с источником происхождения энергии, Ричард принял решение, что в своем творчестве он не будет воссоздавать мир, подобно Богу, который «каждое мгновение создает мир заново» [161], так как такое постоянное пересотворение Вселенной напоминало ему электропитание лампочки. Ведь энергия вещества определяет время его существования, и потому, чтобы свечение «лампы Вселенной» не прекратилось, необходим непрерывный приток все новых и новых квантов энергии-времени [162].

Хотя божественным свечением для всех Риччи искренне восхищался, но для себя повторяемость в творчестве считал неприемлемой. Он не хотел всю жизнь только лишь реагировать – «отображать», «актёрствовать», исполнять различные роли в кем-то предлагаемых обстоятельствах, подчинять себя «поместным» законам – Рик считал, что творчество начинается только тогда, когда не нужно решать никаких загадок – когда ничто постороннее не отвлекает. Он хотел действовать инициативно и по собственному усмотрению, тем самым подтверждая свое неподобие окружающему миру [163].

По лабиринтам здешней жизни Ричард упорно пробирался на просторы своей души. Если раньше ему казалось, что он прямо смотрит на мир, то теперь чудилось, будто Вселенная всегда за его спиной и приходиться невольно оборачиваться и оглядываться.

И хотя наш Блокхэд, видимо, еще не достиг уровня блаженства Августина [164], тем не менее, для себя он решил, что каждый раз будет поступать по-своему, а не «по-прошлому». Не будет без конца откликаться на то, что было ранее – всякое его действие будет заменять прошлое, и создаваемый им мир останется без какой-либо записи. Он не станет коллекционировать случившееся ранее и превращать мир в музей, даже на время естественного угасания своих творений. Только вновь им созданное будет с ним, пока не захочется другого. Каждый раз это станет действительно новой реальностью – с ним всегда будет только то, что хочется.

Жители окрестностей замка стали утверждать, что Блокхэд, после возвращения из Риги, тронулся умом – так говорят, когда хотят успокоить себя, столкнувшись с непонятным в поведении человека. Конечно, какая-то правда в их словах была – Блокхэд, действительно, после «рижского подвига», вошел в иной режим сознания [165].

Большинство, опасаясь наказания, избегают участвовать в непристойностях, но испытывают удовлетворение, близкое к зависти, подсматривая, как это делают другие. А все потому, что здесь, на земле они хотят прожить свою грешную жизнь сполна, ну а уравновесить грех надеются своей ангельской сущностью – как-нибудь после, в мечтах, возможно, на небесах.