Мэри Джентл - Том I: Пропавшая рукопись

Анна Лонгман.

Адресат: #60 (Анна Лонгман)

Тема: Аш, археологические изыскания

Дата: 14.11.00 11:11

От: Нгрант@

<���Заметки на полях> Формат-адрес отсутствуют, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна

Я ничего не игнорировал.

Когда я в последний раз сверялся с этими документами, меньше двух месяцев назад, в Британской Библиотеке они числились в разделе «История средневековья». И НИ НАМЕКА на что-либо иное.

Пожалуйста, не делайте резких движений.

Если эти документы недостоверны, то ПОЧЕМУ ЖЕ их подтверждают археологические находки?!

Пирс.

Тело молодой женщины безжизненно лежало на перине, набитой гусиным пухом. Была ли перина слишком мягка, или женщина к ней непривычна, трудно сказать. Женщина не приходила в себя. Правда, она покачивалась из стороны в сторону, и, когда ее голова поворачивалась набок, взгляду открывался выбритый участок над левым ухом, где волосы не прикрывали вздувшуюся кожу. Серебристый ежик отрастающих наново волос резко выделялся на багровом синяке.

Чтобы больная не металась, ее привязали к деревянной раме койки широкими полотняными бинтами. Женщина раскраснелась от жары и боли. Кто-то заплел ей оставшиеся волосы в две нетугих косы, чтобы от пота не свалялись в колтун.

Иногда над ней звучали сердитые голоса. То хриплые ругательства злобных чертей, то яростные споры нежноголосых женщин. Кто-то лил масло ей на лоб, и оно стекало с переносицы на изуродованную щеку. Когда льняную простыню приподнимали, становилось видно, что вся правая сторона тела покрыта синяками, а на правой щиколотке и запястье прибинтованы примочки с отварами борца и подорожника.

Кто-то обмывал ее тело водой из серебряного тазика.

В комнату залетали пчелы, кружились между побеленных стен и снова вылетали в окно, у рамы которого кивали цветы вьюнка. Снаружи доносилось тихое монотонное воркование голубей. Когда ее поворачивали на бок, чтобы обмыть, она видела в окно белоснежных птиц; и вокруг головки одной из них светилось золотое сияние, а золотые глаза и клюв горели на солнце: Святой Дух гнездился в голубятне вместе обычными птицами. Потом приходили боль, обжигающий жар и крик, ее снова привязывали к постели, а мир погружался в сердитые голоса, изменявшие тон от контральто к визгливым альтам.

И все время было светло.

Свет начинался с желтовато-розового сияния, пробивавшегося сквозь задернутые на ночь шторы, разрастался в светящиеся полосы, яркие, как блеск на лезвии клинка; свет качался на поверхности воды в кувшине, стоявшем на сундуке у ее постели, плясал солнечными зайчиками на изгибах белого потолка.

Однажды крыло коснулось ее лица, легкое и упругое, как лебяжий пух, и окаймленное золотом, подобно странице манускрипта. Два голоса спорили над ней, толкуя об ангелах и о тех блуждающих духах воздушной стихии, что, может, дьяволы, а может, древние боги, истаявшие, лишившись веры.

Сквозь белизну потолка ей виделись уходящие ввысь круги, один в другом, и каждый окаймлен лицами и крыльями, а за ликами святых тонкие золотые кольца, будто процарапанные кончиком ножа нимбы, мерцающие, как металл в кузнечном горне. Она искала и не могла найти Льва.

Свет, косо падавший с другой стороны, одевал комнату золотом. Она вздрагивала от холода, и чьи-то руки натягивали повыше полотно простыней. Острое чистое лицо склонялось над ней, короткие волосы сияли розоватым золотом.

— Пить…

Слишком тихо, но вода из деревянной чашки стекала с губ на подбородок и промачивала простыню; лилась в рот, струясь по пересохшему языку и небу. На мгновение вспыхивала раздирающая боль: болели ноги, руки, избитое тело, и рука вздрагивала в льняных повязках.

Чьи-то пальцы размотали бинты. Она ощутила свое тело, сколько достала рука. Тело… целое… повреждений не больше, чем бывало прежде. Игла боли в голове. Она коснулась пылающей болью щеки, нащупала языком осколки двух выбитых зубов сзади в левой стороне рта…

— Томас?..

— Жив Томас Рочестер! Жив. Все живы! Детка…

В рот снова льется вода, на этот раз пахнущая травами. Она пьет, конечно, пьет, как же не пить; и лежит, отгоняя сон, дожидаясь, пока новый свет, росистый и прохладный, пробьется сквозь шторы.

Ее преследует память о темноте, о черном небе и бесконечной ночи, о холодах, упавших на несжатые поля.

— Будет погоня…

— Т-с-с…

Сон одолел ее так внезапно, что слова вышли скомканными, и никто из слышавших не понял, что она сказала:

— Я не хочу в Карфаген!

Она проснулась, вспотевшая и разгоряченная. Страшный сон уходил, как вода в песок. Аш открыла глаза, очистившиеся от лихорадочного бреда.

— Дерьмо! Сколько я провалялась? Сколько осталось, пока Фарис настигнет меня или вышлет команду для поимки? Голос Флоры дель Гиз над головой сказал:

— На тебя наступила лошадь.

— О, воинская слава! — Аш щурилась, пытаясь сфокусировать взгляд. — «Вот на что играют солдатики!» note 68

— Чертова идиотка!

Кровать заскрипела под опустившейся на нее добавочной тяжестью. Аш почувствовала, как ее тело тормошат теплые сильные руки. Время моргнуло: ей показалось, что она чувствует в постели рядом с собой еще одно тело, не сразу поняла, что теплая грудь, прижавшаяся к ее щеке — Флориан; что женщина-лекарь баюкает ее, а ее тело расслабленно и бессильно.

Тихий голос Флориана нашептывал в ухо, почти не слышно, едва ощущаясь вибрацией плоти и костей:

— Тебе, я полагаю, не терпится узнать, насколько серьезны повреждения? Поскольку ты у нас главная…

— Нет…

— Вот это чертовски верно. «Помылась бы ты, что ли», — смутно думала Аш, вдыхая теплый запах застарелого пота от одежды лекаря. Она снова уронила голову на мягкую грудь, белый потолок плавал перед глазами.

— Вот дерьмо…

Весом двух тел в перине промялась глубокая долина. Аш смотрела из нее на потолок, следя глазами за черными жужжащими точками пчел. Невероятно уютно было лежать так, в теплом объятии женских рук.

— Крепкая ты, что твое дерьмо, — сказал грубоватый голос над ней. — Это и спасло, а не то, что я пыталась сделать.

В тишину комнаты проник далекий хор. Женские голоса пели мессу. Воздух пропитался запахом лаванды: должно быть, растет где-то поблизости.

Совершенно чужая комната.

— Где мой меч, прах его побери? И латы?

— О, моя девочка приходит в себя!

Аш покосилась на лицо Флоры.

— Я знаю, что не доживу до тридцати. Не всем же быть Коллеони note 69или Хоквудами note 70. Опасная была рана?

— По-моему, череп не проломлен… я все заштопала. Нашептала подходящие заговоры. Если послушаешься моего совета, проведешь в постели еще недели три. Если послушаешься… это будет первый раз за пять лет! — Ласковые руки хирурга напряглись. — Больше я ничего не могу для тебя сделать. Отдыхай.