Андрей Валентинов - Ола

Ах, вот оно что! Переглянулся народ, заулыбался. Хорошая мысль, однако. Не хуже корриды.

– Да с удовольствием, ваша милость. Вы только дубину мне дайте да место освободите, а я уж этого мерзавца так обработаю – ни на одну галеру не возьмут!

– А ты, Урреа-вор, прозвища не имеющий, согласен ли…

Вот и дубина – озаботился кто-то, в самую руку маэсе Барба вложил. А толпа уже назад подалась – место чтобы освободить. И для боя, и для королевы, понятно. Не только для нее – для свиты. Огромная свита с нею, конные все, важные, на нас и не глядят.

Вытолкнули Урреа-вора, прозвища не имеющего, на самую середину, бросили к ногам дреколье неструганое.

– Дерись! Дерись, невиновен ежели!

А маэсе Педро Барба уже тут как тут – с дубиной. Подходит, посмеивается:

– Спасибо вам, люди добрые, и вам, Ваше Высочество, спасибо, и вам, сеньор идальго. Не мечтал я даже, что самолично злодея на тот свет отправлю. Ну-ка, становись, мерзавец, подставляй ребра, рожу свою похабную подставляй! Ну?!

Грозно так рыкнул, страшно. Просвистела в воздухе дубина…

– Не нада-а-а-а! Не нада-а-а-а!

Дернулся Урреа-вор, назад подался – прямо к копытам коня, на котором сеньор коррехидор восседал.

– Не нада-а-а-а! Виноватый я, украл, украл! Только не надо, лучше на галеры, на галеры!

Ударил хохот, залпом пушечным. Щелкнул палач кнутом, муху последнюю добивая. Щелкнул, руки потер. Дождался!

– Сеньор! Вас Ее Высочество зовет!

Думал – кончилось дело. На эшафоте – свист да вой, и вокруг свист да вой, в самом разгаре потеха. А мы с Доном Саладо как раз исчезнуть собрались. Поговорить чтобы, и вообще, от греха подальше…

– Прошу вас, сеньор, за мною…

Не альгвазил даже – рыцарь. В платье богатом цветном, со шпорами золотыми, на коне добром. Из свиты не иначе.

Огладил свою мочалку Дон Саладо, плечи расправил.

Пошел.

И я за ним. Его приглашают, не меня, да только как дядьку в такой миг бросить? Вокруг все благородные такие, важные, даже страшно…

Но – пропустили. И его, Дона Саладо, и меня тоже. А как иначе? Королева зовет!

Я, понятно, вперед не полез, в сторонке остался, подле коня. Вроде как эскудеро. А Дон Саладо…

– Приветствую вас, Ваше Высочество, Кастилии нашей повелительница! Не прикажете ли совершить мне некий подвиг ради славы вашей, ради веры Христовой?

Переглянулась свита, заулыбалась – паскудненько так. Кое-кто и перемигиваться начал.

…Не иначе слышали уже про бедолагу-идальго!

Только Изабелла серьезной осталась, лицом не дрогнула:

– Рада вас видеть, сеньор Алонсо Торибио-и-Ампуэро-и-Кихада. Как здоровье ваше? Не могу ли помочь чем?

Ох, лучше б не спрашивала! Вскочил мой Дон Саладо с колена, мочалкой своей тряхнул:

– Великое спасибо за заботу, Ваше Высочество! Но не о здоровье рыцарю думать надлежит. Ждут меня подвиги славные, ибо много еще зла в нашей Кастилии, и стану я биться, пока не искореню его – либо костьми не лягу. И в том долг свой рыцарский вижу!

Сняла Ее Высочество перчатку, руку протянула. И вновь рыцарь мой на колено бухнулся.

А сеньоры важные уже тут как тут, Дона Саладо окружили, ухмыляются, посмеиваются даже.

– Говорят, вы, сеньор Кихада, с великанами первый боец?

– А говорят, вы поразили василиска некоего?

– А много ли инфант спасли, рыцарь?

Сжались у меня кулаки. Сжались – да и разжались снова. Не в драку же лезть с этими господами!

Бедный идальго! Не видит он усмешек на рожах благородных. Серьезно так отвечает, с достоинством. И про великанов, и про василисков.

– А извольте, сеньор Кихада, в гости ко мне пожаловать! Очень интересно будет рассказы ваши послушать. И мне, и супруге моей…

Эге, сам герцог Медина де Сидония! Вот дела!

Хотел я к Дону Саладо поближе подобраться – отговорить чтобы. Ведь ясно, для чего приглашают. Небось свои шуты надоели, вот и решили нового найти – шута. Бросил я поводья конька рыцарского, вперед шагнул…

Вот тут меня и взяли – за локти, крепко так.

– Ну что, Начо Бланко, попался?

Куда уж тут деваться? Попался!…

Бывает иногда такое: все видишь – и ни черта не понимаешь. Словно не с тобой это, а если и с тобою, то не всерьез, не взаправду. Глядишь – не веришь. Особенно если самое страшное наступает.

…Не мне руки крутят, не у меня дагу из ножен выхватывают, не меня к чьим-то копытам конским кидают.

– Вот он, Гевара этот, сеньор коррехидор. Ишь, наглец, сюда прийти посмел!

Переступает конь с ноги на ногу. А на ногах, у копыт самых, вроде как бахрома из шерсти. И головы не поднять, не зажмуриться даже…

– Он это, сеньор коррехидор! Он и есть! Вот, девка его узнала!

…Опускаются копыта в пыль, стучат молоточками чужие слова – по ушам, по затылку. О ком это они? Ведь не обо мне же, не о Начо Бланко!

– Он это, как есть он, ваша милость! Он, Белый Начо. Это я его выдала, Костанса Валенсийка, мне награда полагается, ай, полагается! Пять эскудо, сеньор коррехидор, пять эскудо!

А я все на копыта конские смотрю. Не стоится гнедому на месте!…

– …морской разбойник, Ваше Высочество, давно ищем, давно плаха по нему плачет!…

– …пять эскудо! Я это, Костанса Валенсийка…

– …мой эскудеро, Ваше Высочество! И ручаюсь вам, что сей юноша благородный…

О ком это Дон Саладо королеву просит, за кого заступается? Не за меня же? Со мною ведь ничего не случилось, не могло случиться…

– Поднимите ему голову!

Чужие потные руки коснулись лица…Очнулся.

Очнулся, головой дернул, пальцы чьи-то стряхивая, вдохнул конский пот – горячий, терпкий.

– Ты ли Игнасио Гевара, прозываемый также Астурийцем?

Сеньор коррехидор брови нахмурил. Брови нахмурил, с седла свесился. И другие тут же – обступили, разглядывают.

…И Валенсийка рядом – за круп конский спряталась.

Вот и пришел час твой, пикаро! Танцевали под веревкой, станцуем в петельке.

Как и обещано было.

– Я и есть, ваша милость! Игнасио Гевара, стало быть…И смех – ее смех, чернокосой.

И она дождалась!

– Однако же, сеньоры, смею еще раз настоятельно заметить…

Даже усмехнулся я, рыцарем моим любуясь. Бедный Дон Саладо! Не пропасть бы ему без верного эскудеро!

– …Ручаюсь я за юношу этого, немало славных подвигов свершившего!…

Дернул сеньор коррехидор бровью, к старшему альгвазилу повернулся. А у меня только и мысли, что об идальго моем калечном. О нем – и о цыганке, Костансе проклятой. Вот ведь, пожалел дрянь эту, не полоснул дагой по горлу…

А коррехидор рот уже открывает – приказ отдать. То ли в Касу раба божьего (знакомое место!), то ли сразу – на помост.

Открылся рот – и закрылся тут же. Обернулся сеньор коррехидор…

Изабелла! Даже не заметил, как подъехала, как в седле наклонилась.

…Шепнула – то ли ему, коррехидору, то ли просто так, никому.