Олег Гончаров - Княжич

Подход к нему нашла. Где лаской, где хитростью. То девочкой несмышленой прикинется, то женщиной обворожительной.

Взъерепенится каган, бывало: дескать, кто хозяин в доме? А потом поостынет и сделает так, как она захочет. А Игорь и рад под ее чарами буйную голову сложить.

Слушался ее. Любил.

А вот она…

Треть ее жизни прошла здесь.

В Киеве.

И она к этому уже привыкла.

И все ничего бы вроде…

Но каждую осень этот грай молодых слетков наводил на нее невыносимую тоску…

Вот и опять.

Каркнул громко ворон над самым окном. Вырвал Ольгу из воспоминаний. Точно от сна очнулась она. Воткнула иглу в ворот. Вытянула нить лазоревую, да не судьба ей, видимо, сегодня доделать вышивку.

Только она сделала стежок, как тревожные голоса долетели от ворот града. Ольга вздохнула — опять, мол, отвлекают, — воткнула иглу в ткань, встала и выглянула на улицу. И… сразу забыла о рукоделии.

У ворот быстро собирались ратники Свенельдовой большой дружины. Они шумели, размахивали руками и возмущенно потрясали оружием.

Посреди этой гомонящей, не хуже вороньей стаи, толпы Ольга увидела белого боевого коня. Любимого коня кагана Киевского. Его бока вздымались и опадали, на губах серела пена, а от пота и пыли шерсть стала грязно-землистой.

На спине коня кто-то лежал. Ольга все силилась разглядеть кто? Но не могла. Видно было только руку всадника, безвольно свисающую вдоль шеи коня.

— О, боги! — всплеснула руками женщина. — Чего же я стою!

И оцепенение отхлынуло. А взамен навалилось чувство неизбежного, большого и страшного… Ольга выбежала из горницы.

— Дарена! — крикнула она сенной девке, быстро спускаясь по широкой лестнице. — Ставь воду греть! Да пошли кого-нибудь за лекарем! Живо!

Через мгновение она уже бежала через двор к мужнину коню. Она словно не замечала собравшихся здесь ратников. И они, точно почувствовав ее состояние, притихли и расступились.

Ольга подошла к коню и только теперь смогла рассмотреть всадника.

Это был не Игорь. Это был Асмуд.

Старый варяг был без сознания.

— Снимите его, — сказала Ольга.

Ратники исполнили приказание. Старика спустили на землю. Он застонал, а спустя мгновение открыл глаза.

— Отец! — Ольга облегченно вздохнула. — Что случилось, отец?

— Древляне… засада… я едва ушел…

— А Игорь? Что с Игорем?

Но варяг не ответил. Он снова прикрыл глаза и впал в беспамятство.

— Несите его в терем, — распоряжалась Ольга. — Свенельда найдите. Скажите, что беда приключилась. Пусть прямо в светелку мою идет. Отца на постель нашу положите. Да осторожнее!

И все беспрекословно бросились выполнять ее приказания.

— Дарена! — Ольга искала глазами сенную девку. — Ты послала за лекарем?

— Да, госпожа, — услышала Ольга. — За Соломоном [149]побежали. Сейчас будет…

Соломон ушел, когда уже совсем стемнело.

Дарена вынесла миску, полную крови старого варяга, и выплеснула за порог. Маленькая дворовая собачонка тут же подбежала к темной лужице и принялась жадно лакать.

Дарена сперва хотела прогнать ее, но потом передумала.

— Ешь. Ешь скорее, — шепнула она и, оглянувшись, нет ли кого рядом, добавила: — Как собака злая вражью кровь жрет, так пусть лихоманки врагов сжирают. Отче Громам, Перуне, прими славу мою. И будут мои слова крепки и липки. Крепче камня. Липче теста. Да будет так. — Она трижды плюнула через левое плечо и вернулась в терем…

На широкой кагановой постели, застланной греческим простынным полотном, под толстым пуховым одеялом лежал Асмуд.

После кровопускания — а хазарский лекарь считал это лучшим лекарством от всех болезней — он был бледен. Седые косы его длинных усов разметались по подушке. Черные круги под глазами делали его похожим на Кощея. А выбритая голова с куцым, истертым шеломом оселком только усиливала сходство.

У постели стоял Свенельд. Без привычной кольчуги, плаща и шлема он казался совсем юным. Только в его кошачьей манере держаться, в том, как он говорил, как рубил воздух правой рукой, угадывался достойный сын своего отца. Хитрец и воин.

Ольга сидела на краешке постели. Ее прямая спина, внимательный взгляд и гордо приподнятый подбородок не оставляли сомнений в том, кто был истинным хозяином в этом доме, в стольном Киеве, да и во всей Руси. Только предатели-пальцы теребили краешек шелкового платочка. Выдавали волнение…

— Нет, отец, — Свенельд покачал головой, — пророчество Вельвы — это, конечно, серьезно. Но оставлять Мала в покое нам нельзя. Эдак Новгород захочет нашего посадника скинуть. И другие земли отвалятся. Им же только дай слабину, враз в разные стороны побегут.

— Новгородцы еще ума не лишились, — тихо возразил старый варяг. — Они на прикорме сидят. Им из-под нашей руки выходить резона нет. Уж больно любят жены новгородские себя свейскими да цареградскими висюльками украшать. А мужьям их дорога на Царьград больно нравится. Так что купцы за нас обеими руками держаться будут. И если радимичи или северяне вольности захотят, так словены их мигом успокоят. Кривичам сейчас свои бы раны зализать. Ты, сын, их надолго бунтовать отучил. А Древлянская земля в стороне лежит… [150]

— И все же, отец, — Свенельд рубанул ладонью воздух, — я завтра же большую дружину подниму. Иначе что люди скажут? Кагана убили, и в ответ ничего? Значит, простого варяга безбоязненно прикончить можно…

— Полукровка он, — скривился Асмуд. — Не варяг.

— Для тебя полукровка… — возразил Свенельд.

— А для меня муж, — подала голос Ольга.

— Ты еще слезу пусти! — Старый варяг с трудом повернулся на бок. — Ты не за Ингвара, ты за конунга замуж шла. Наследника ему родила. Вот и вступит Святослав в наследство. Будет новый каган у Киева.

— А я как же? — Пальцы вцепились в платок, словно он был причиной всех женских несчастий.

— А ты? — Асмуд хитро сощурился. — Ты опекой для него станешь. Ему сейчас без мамкиной титьки никак не обойтись.

— Я? — удивилась Ольга.

— А что? — сказал старик. — Не мне же внуку в дядьки [151]идти. Да и Свенельду нельзя. Дядя он. И недосуг ему. Русь в руках держать нужно. Так что готовься. Завтра поутру Святослава конунгом дружина крикнет. На щитах поднимет [152]. А люди Полянские каганом нарекут. Вот тогда наплачешься вволю по убитому злодеями любимому мужу, — усмехнулся Асмуд.

— А может, жив еще Ингвар? — Свенельд подошел к двери в опочивальню и выглянул наружу, не подслушивает ли кто, потом плотнее притворил дверь и добавил: — Как же мы при живом отце сына конунгом крикнем?

— Не переживай, — покачал головой Асмуд. — Даже если он жив еще, так это не надолго. Нискинич его быстро к предкам отправит. Тянуть не будет. Так что завтра все по закону случится.

— Хорошо, отец, — сказал Свенельд, а Ольга головой кивнула. — Только послезавтра я на Коростень походом пойду, за конунга мстить.