Олег Гончаров - Княжич

Смотрел на это Соломон, слушал. Видел он, как недовольство Игорем растет. В Саркел доносы слал.

А потом Асмуд еще одну ошибку совершил. Вместо славянки Игоря на варяжке женил. Да еще на ком! На своей же дочери. Привез ее откуда-то из Ладоги. Народ киевский снова возроптал, но дружина варяжская быстро рты позатыкала. Тем паче Свенельда, сына Асмудова, Игорь воеводой поставил…

Прочно семейка на Старокиевской горе обосновалась. Порой и неясно было, то ли Игорь Русью правит, то ли Асмуд, то ли Ольга — кукушка ночная.

А тут как раз из Саркела послание пришло. Дескать, нельзя ли поближе к кагану Киевскому подобраться? Отчего же нельзя? И случай удобный представился.

Собрался Игорь на печенегов [162]. Велел ковалям заказы от горожан да крестьян окрестных не принимать. Только мечи ковать, кольчуги вязать приказал. С каждой кузни по десять мечей да по три кольчуги.

Навалилось на Любояра работы — непочатый край. Не по его силам только. Он же все больше по-мелкому ладил. Ножи ковал. Коней в подковы обувал. А тут такой оброк. Да и невмоготу одному. Был бы сын… только нет сына. А дочь молотом махать не будет. Не справился Любояр. Долг на него тиуны [163]повесили. За тот долг Дарену в холопки забрали.

Помог ему Соломон. Знал он, как хлеб рабу достается. Дал Любояру денег. Тот ключника подмазал. Определили Дарену в сенные девки. В пригляд за маленьким Святославом.

Занедужил как-то малыш. Ольга в крик. А тут Дарена подсказала, кого на помощь позвать. Так Соломон стал вхож в терем кагана Киевского.

Из первых рук каган Хазарский знал, что на Старокиевской горе творится. Оттого и арабов на Византию натравил, когда Игорь решил на Царь-град пойти. Иначе не видать бы Киеву греческой дани. Только невыгодна была Саркелу победа Византии. Отобьется кесарь от Руси, на Хазарию войско пошлет. Пусть уж лучше по-прежнему дань Киеву платит. И хотя Феофан Игоря в пух и прах перед Судом разбил, ладьи его огнем греческим пожог, только добить не смог [164]. Руки кесарю Роману арабы связали. Да так крепко, что он, спустя три года, сам в Киев послов прислал. Старый договор обновить.

А теперь вот Соломон узнал такое, отчего впору самому в Хазарию бежать.

Нет больше Игоря. Сгинул в древлянских лесах. И затрещала Русь по швам, как корзно [165]изношенное. Еще немного, и начнут разбегаться земли всяк в свою сторону. Мал Древлянский уже с себя киевскую стопу снял. Теперь и другим дорожка расчищена. А там, глядишь, опять под хазарский присмотр попадут.

Лишь подтолкнуть камушек надобно, потом он и сам под горку покатится. А толкнуть силы найдутся.

Оттого и не пошел Соломон на свое подворье. Устал он сильно, Асмуда в чувство приводя, и спать хотелось. Однако не до сна сейчас. Ой не до сна…

Так размышлял Соломон, шагая по деревянной мостовой в осенней ночи. Лай собак иногда отвлекал лекаря. Он беззлобно поругивался на них. Кутался в зипун от прохладного ветерка и мечтал о хорошем корце [166]горячего сбитня [167].

Лекарь не боялся темноты. Здесь, в Козарах, он знал каждый двор, каждую выбоину в мостовой, поэтому шел смело и был уверен, что скоро дойдет туда, куда нужно.

И верно. Вскоре перед ним вырос забор подворья посадника козарского [168]Ицхака бен Захарии. Соломон нащупал калитку, подхватил висящий на веревке деревянный молоток и застучал им.

На стук откликнулись дворовые собаки. Они подняли тревожный лай, который тут же подхватили окрестные кобели и суки.

Через некоторое время лекарь постучал еще раз. Он услышал голос Ицхака:

— Кого там принесло на ночь глядя? — Голос у козарского посадника был густой.

— Это я, Ицхак.

— Ты, Соломон?

— Да, посадник. Это я.

— Сейчас отворю. — Ицхак прикрикнул на дворняг, поскрипел досчатым настилом и отворил калитку.

Желтый свет факела резанул Соломона по глазам. Он зажмурился. Постоял так некоторое время. Затем осторожно открыл их и шагнул во двор. Ицхак запер калитку и пошел к дому. Соломон пошел вслед за ним.

— Мы уже давно ждем тебя, — тихо сказал посадник.

— Я и так спешил как мог, — так же тихо отозвался лекарь. — Темень, хоть глаз коли.

— Ничего. Мы дольше ждали. Дождались? — повернулся он к Соломону.

— Сейчас все расскажу, — ответил тот. — Только вначале вели, чтобы мне сбитню подали. Что-то я иззяб.

— Проходи, погрейся.

Они поднялись по невысокой лестнице, миновали сени и подошли к оббитой овчиной двери в горницу [169].

— Ну, ты давай, — сказал Ицхак. — А я сейчас со сбитнем что-нибудь придумаю.

— Хорошо, — ответил лекарь и отворил дверь.

В горнице горели тусклым светом масляные светильники. Три по стенам. Один на столе. Здесь Соломона действительно ждали.

За широким накрытым столом сидели трое мужчин. Соломон хорошо знал двоих. Это были коваль Любояр и священник церкви Ильи Пророка Серафим [170].

— А это кто? — кивнул на третьего лекарь. — Что-то я не припомню…

— Лучаном меня зовут, — представился третий. — Гончар я, с Подола.

Соломон невольно поморщился. С детства, с той самой погромной ночи, не любил он подольских. И даже теперь, спустя много лет, старался не заходить на Подол.

— Лучан так Лучан, — сказал он, присаживаясь за стол.

В горнице было тепло. Соломон даже кушак развязал и зипун расстегнул.

— Нам без Подола никак нельзя, — словно оправдывая гончара, сказал Любояр. — Там же народу, варягами замордованного, ой как много.

— Да я все понимаю, — кивнул головой лекарь. — Здраве будь, Лучан, — сказал он и протянул гончару руку.

Тот пожал ее. Серафим вздохнул облегченно.

— Ну, рассказывай, — сказал Ицхак, как только прикрыл за собою дверь.

— Со сбитнем-то что?

— Будет тебе сбитень, — кивнул посадник. — Это же не год разом. Может, пока вином мадьярским погреешься? — Он взял стоящий на столе кувшин. — Хорошее вино. Мы спробовали.

— Можно и вином.

— Вот и чарка чистенькая. — Серафим придвинул чарку поближе к лекарю.

— А ты что, тоже приложился? — Соломон с удивлением посмотрел на христианина.

— Да ну, что ты! — перекрестился тот. — Избави Боже. Пост же.

— А донос в Царьград уже отправил?

Даже в тусклом неровном свете было видно, как священник покраснел.

— Какой донос? — спросил он.

— Ладно тебе, — усмехнулся Соломон, переглянувшись с Ицхаком. — А то люди не знают, откуда кесарь про житье бытье киевское узнает.

— Так они многое знают. — Священник посмотрел на сидящих, а потом подмигнул Соломону. — В Белой Веже каган, наверное, тоже не в потемках сидит?

— Будет вам. — Любояр встал и поднял свою чарку. — Потом разберемся, кто какому богу служит. Сейчас о деле думать надо.

— А что тут голову ломать, — подал голос Лучан. — Варяги у всех богов поперек глотки стали.

Выпили.