Юлия Галанина - Да, та самая миледи

Я продолжала недоверчиво смотреть на него.

Затем отрицательно покачала головой.

Фельтон с умоляющим видом сложил руки.

— Ну хорошо, я доверюсь моему брату, я решусь… — наконец сказала я.

И тут дьявол не замедлил принести другого брата, дорогого.

Он неслышно появился из недр коридора, подошел к двери, сказал несколько слов часовому. Услышав его голос, Фельтон отскочил в сторону, увеличив между нами расстояние в несколько раз.

Дверь распахнулась, и Винтер, подбоченясь, встал на пороге, с видом театрала на премьере рассматривая нас.

— Вы что-то давно здесь, Джон, — заметил он. — Уж не рассказывает ли Вам эта женщина о своих преступлениях? В таком случае я не удивляюсь тому, что Ваш разговор продолжался столько времени.

Бедняжка Фельтон посерел, словно пепел, и впал в ступор.

Было ясно, что сейчас он либо замкнется в гордом молчании, которое дорогой брат совершенно правильно истолкует, либо выложит всю нашу беседу до последнего слова, что тоже совершенно излишне.

— А, — улыбнулась я дорогому брату, — Вы боитесь, чтобы пленница не ускользнула из Ваших рук! Спросите же Вашего достойного тюремщика, о какой милости я сейчас умоляла его.

— Вы просили о милости? — растерянно спросил сбитый с толку Винтер.

— Да, милорд, — облегченно подтвердил мои слова порозовевший Фельтон.

— О какой же это милости? — шагнул в камеру дорогой брат.

— Миледи просила у меня нож и обещала отдать его через минуту в окошко двери! — доложил лейтенант.

— А разве здесь кто-нибудь спрятан? — Винтер наклонился и посмотрел под кроватью, затем под креслом, в котором я сидела. — Кто-нибудь, кого эта милая особа хочет зарезать?

— Здесь нахожусь я, — холодно сообщила я в ответ, еще плотнее вдавливая веревку в кресло.

— Я предоставил Вам на выбор Америку или Тайберн, — заметил, подходя ко мне, Винтер. — Выбирайте Тайберн, миледи: веревка, поверьте, надежнее ножа.

Упоминание о веревке снова согнало с лица Фельтона розовый цвет. Наверное, он вспомнил о моем рукоделии.

— Вы правы, — ответила я дорогому брату, — я уже думала об этом. И еще подумаю.

Фельтон вздрогнул.

Тысяча чертей, какой чувствительный солдат!

Винтер заметил дрожь лейтенанта.

— Не верь этому, Джон! — обернулся он к Фельтону. — Джон, друг мой, я положился на тебя! Будь осторожен, я предупреждал тебя! Впрочем, мужайся, дитя мое: через три дня мы избавимся от этого создания, и там, куда я ушлю ее, она никому не сможет вредить.

— Ты слышишь? — вскинула я руки к небу, точнее к потолку.

Дорогой брат решил, что за время заключения я настолько подвинулась головой, что теперь беседую с Всевышним запросто, на короткой ноге.

Фельтон понял, что восклицание адресуется ему. Он печально повесил голову, снова не в силах разобраться, кто из нас с дорогим братом больше врет, и послушно пошел с Винтером к двери.

Винтер заботливо держал его под руку и смотрел на меня через плечо, пока они не переступили порог.

Дорогой брат стал куда более сообразительным, видимо, жажда мести способна совершенствовать характер даже такого человека! И все равно это ему не поможет.

Сейчас он поведает доверчивому Фельтону жуткую историю о моих преступлениях и этим навредит себе так, как не смог бы сделать, распахнув настежь двери моей темницы.

Потому что Фельтон снова придет ко мне, придет узнать мое изложение событий.

Я встала с кресла, взяла с него веревку и аккуратно смотала ее в большой лохматый клубок.

Не прошло и часа, как Фельтон вернулся. Он о чем-то тихо переговорил с часовым и вошел, оставив дверь полуоткрытой.

Лицо его выражало сильную тревогу, он сделал знак, чтобы я молчала.

— Чего Вы от меня хотите? — спросила я, словно не понимая всей этой таинственности.

— Послушайте, — прошептал Фельтон, — я удалил часового, чтобы мой приход к Вам остался для всех тайной и никто не подслушал нашу беседу, Винтер сейчас рассказал мне ужасающую историю.

А я что говорила!..

— Или Вы демон, или мой благодетель, мой отец — чудовище! — Фельтон наконец понял, что выбор неизбежен.

Вообще-то на его месте я бы тоже запуталась, дели я мир только на черное и белое. Грустная правда в том, что я немного демон, а его благодетель почти чудовище и разницы между нами никакой, как ни выбирай.

— Я Вас знаю всего четыре дня, — продолжал Фельтон, — а его я люблю уже два года. Мне простительно поэтому колебаться в выборе между Вами. Не пугайтесь моих слов, мне необходимо убедиться, что Вы говорите правду. Сегодня после полуночи я приду к Вам, и Вы меня убедите.

Не так все просто, мой лейтенант! Вы опять решили, что правда подается на блюдечке и я кинусь Вас убеждать. Нет, Джон Фельтон, ты сам должен решить, какое вранье тебе больше подходит.

— Нет, Фельтон, нет, брат мой! — подняла я руку ладонью вперед. — Ваша жертва слишком велика, и я понимаю, чего она Вам стоит! Нет, я погибла, не губите себя вместе со мной! Моя смерть будет гораздо красноречивее моей жизни, и молчание трупа убедит Вас гораздо лучше слов узницы…

— Замолчите, сударыня! — забушевал Фельтон. — Не говорите мне этого! Я пришел, чтобы Вы обещали мне, дали честное слово, поклялись всем, что для Вас свято, что не посягнете на свою жизнь!

— Я не хочу обещать. Никто так не уважает клятвы, как я, и, если я обещаю, я должна буду сдержать слово.

А я обещала найти человека, который воспрепятствует Бекингэму выйти с эскадрой к берегам Франции, вот в чем беда…

— Так обещайте, по крайней мере, подождать, не покушаться на себя, пока мы не увидимся снова! И если Вы после того, как увидитесь со мной, будете по-прежнему упорствовать в Вашем намерении, тогда делать нечего… Вы вольны поступать, как Вам угодно, и я сам вручу Вам оружие, которое Вы просили.

С видом непомерного одолжения я сказала:

— Что ж, ради Вас, я потерплю.

— Поклянитесь!

— Клянусь нашим Богом! Довольны Вы?

— Хорошо, до наступления ночи.

Фельтон быстро покинул комнату и запер дверь. В решетчатое окошечко двери было видно, как он встал в коридоре, держа оружие часового. Когда тот вернулся и сменил его, Фельтон с каким-то непонятным восторгом перекрестился и поспешил прочь.

Оставалось проводить его подходящей по случаю напыщенной фразой. Чтобы часовой, в случае чего, мог сказать, что я ругалась вслед лейтенанту.

— Мой Бог? — легко произнесла я, глядя сквозь решетку на его удаляющийся затылок. — Безумный фанатик! Сейчас мой Бог — это я и тот, кто поможет мне отомстить за себя.

Красиво звучит, не правда ли?

Что мне не нравилось в моем заключении — так это то, что камеру убирали чрезвычайно редко.

Большая часть мусора, валявшегося на полу, давно прилипла к подолу моих платьев. Женщина, которую посулил мне для услуг дорогой брат, видимо, посчитала, что условия работы и условия оплаты явно противоречат друг другу.