Андрей Валентинов - Диомед, сын Тидея. Книга первая

Кабан!!!

...Река шумит совсем рядом, тихая, спокойная. Странно, я не могу ее увидеть. Только плеск – и легкий теплый ветерок.

Тихо-тихо.

Тихо...

Река совсем близко, только шагни, только вдохни поглубже свежий прозрачный воздух...

Почему я боялся? Боялся захлебнуться, исчезнуть, пропасть навсегда? Боялся – себя, Дурной Собаки, способной убить в нелепой стычке, в мальчишеской драке...

[MD]Теперь – не боюсь! Я, Диомед, я, Арей Эниалий, безумный, беспощадный, несущий смерть!

Плещет, плещет...

Ферсандр плакал. Маленький, смешной в своем огромном, не по росту, заляпанном грязью панцире, в съехавшем на ухо гривастом шлеме. Слезы текли, он вытирал их рукой – тоже грязной, в крови...

– Я не хотел, Тидид! Я не хотел! Не хотел, чтобы так! Не хотел!..

Еще один Ферсандр лежал на земле – мертвый. Труп. Как и сотни других на этом страшном поле. Два Ферсандра, даже панцири похожи, только у второго, мертвого, не было шлема. Потерял, а может, и сняли уже. Высшая доблесть – содрать доспехи с теплого трупа! А вот они – трупы. Много! На всех хватит!

...А Капанид ранен, легко, правда, в руку, и Промах Дылда ранен, и толстяк Полидор, и Амфилох. И дяди Эгиалея больше нет...

А я жив. И даже не помню, того, кого убил первым!

– Он же... Диомед, может мы... Может, не так надо пыло?

Он не ждет ответа, маленький Ферсандр, Ферсандр Победитель, отвоевавший отчий престол. Тому, второму Ферсандру, трон уже ни к чему. Он мертв, Лаодамант Этеоклид, еще час назад бывший басилеем фиванским, а мертвым уже ничего не нужно в этом мире.

...А я и не думал, что двоюродные братья могут быть так похожи! Как две капли. Как два окровавленных трупа.

– Ферсандр!

Я положил руку на его холодный грязный наплечник, тряхнул, подождал, пока он вытрет – размажет – слезы по лицу.

– Я приказал передать в Фивы, чтобы все уходили. Ночью – тайно. Мои куреты отойдут от Бореадских ворот.

Он кивнул. Это – все, что мы можем сделать. Иначе – резня. Иначе – снова трупы. Даже если откроют ворота – пощады не будет. Слишком дорого стоила нам победа.

Победа?

Я оглянулся. Трупы, трупы, трупы – по всему полю, до самых стен...

...Ни очага, ни закона, ни фратрии тот не имеет, кто межусобную любит войну, столь ужасную людям...

Дележ добычи – почти свадьба. Удовольствия столько же, а церемоний даже побольше. Сначала по кучам разложить, да не как-нибудь, а поровну, потом жребий кинуть, потом – меняться начинать (ну зачем мне, к примеру, пять женских гиматиев?).

Мои куреты, правда, в этой игре участвовать не стали – взяли, что хотели, и в сторонку отошли. Да и не в Фивах их добыча. Сейчас несколько сотен чернобородых по всей Беотии стада к границе сгоняют. Вот их и поделят – но уже дома.

А кучи вышли изрядные. Если не до небес каждая, то выше крыши – точно. Фиванцы ночью уходили, с ручным скарбом. Много ли унесешь? Так что не все даже в кучи влезло. Кони не влезли, например. И люди. Людей, правда, в городе мало осталось, и те – старцы со старухами. Но прихватили и кое-кого помоложе. Их вкупе с конями пришлось к колышкам привязывать – рядом с каждой кучей.

А делить, чтобы по справедливости, Капанида выбрали. Потому как парень основательный, хозяин, можно сказать, и глаз у него – хризолит. Пришлось бедняге побегать: колесницу налево, столик резной сидонской работы – направо, треножник бронзовый, хитроукрашенный – тоже направо...

...А у меня ладони горели. Уже второй день. Горели – помнили пепельный жар. Горячий был пепел дяди Эгиалея, когда я его в урну перекладывал. Вином заливали, а все равно – горячий.

Прощай дядя! Легкой тебе дороги!

Хайре!

Хотел я уйти, на кучи эти проклятые не смотреть, сесть у костра, выпить неразбавленного да и забыть все – хотя бы на полдня. Но – нельзя, потому как – обычай...

– Ну, чего? – Сфенел, потный, запыхавшийся, отошел в сторонку, к нам повернулся. – Годится?

В его басе так и слышалась гордость. Еще бы! Этакую добычищу на равные доли разложить!

Переглянулись. Решили – годится.

Мы все тут же стояли – те, кто стоять мог. Полидор, бедняга, например, только лежать способен был. Его прямо на ложе сюда принесли, толстяка. А Промах Дылда Длинная стоял, хоть и на палочку опирался, прямо как дядя Эвмел. Ну, и мы все стояли: Заячья Губа с Амфилохом, Ферсандр с Эвриалом (хорошо, говорят, дрался Смуглый!), и мы с Фоасом. Чуть в сторонке.

...Да и не только в обычае дело. Подарки надо отдаривать? Надо! А приношения в храмы? А дядюшке Терситу за его любовь родственную? Да и...

В общем, не ушел. Хоть и хотелось.

– Во! – Капанид поглядел на меня, поморщился, руку раненую погладил. – Видал?

Чего ж тут спорить? Видал.

– А ту, в накидке, видал?

И ее видал. Женщина, лет сорока, босая, в темном гиматии. Ее правда, привязывать не стали, даже на треножник усадили.

– Тиресия дочка! Манто. Не ушла. Говорят тоже того, с богами знается...

Последние слова мой друг прошептал – на всякий случай. Мало ли что? Вдруг действительно, знается?

...А Тиресия мне показали. Ночью, когда я возле Бореадских ворот стоял – смотрел, чтобы всех выпустили. На носилках лежал Тиресий – длинный, худой, страшный.

Подходить я не стал. Ну его, еще проречет что-нибудь этакое! Ведь не зря он сказал: «Пускай!». Видел, незрячий, что не устоять Семивратым!

Смотрел я на него, и странная мыслишка в голове шевелилась. Тогда, десять лет назад... Может, не просто так дядя Амфиарай меня в сторону отодвинул. «Не первый – второй»? А что если – не просто так?

Не первый – второй...

А вот и жребий! Начинаем? Эге, а что это?

– На одну больше! На одну больше! Еще одну!

И кто же это такие? Ах да, пеласги! Да-а-авно не виделись!

– Одиннадцать долей! Одиннадцать долей! На одну больше!

Тьфу ты, пропасть! И тут они!

...И если бы только тут! Из-за них все и случилось. Алкмеон с собой в поход всю стаю взял. Пошли, не побоялись, целая сотня – не меньше. А когда Лаодамант войско из ворот вывел, они первыми из лагеря кинулись – геройствовать. Кинулись, хоть и приказал дядя Эгиалей из-за ограды не выходить. Зачем выходить, ведь куреты уже совсем рядом были!

Выбежали – и попались. Пришлось дяде Эгиалею на выручку идти, остальных выводить. Вот тут и его убили – в самой куче. С двух сторон – копьями.

Говорят, пьяными пеласги были – как обычно. Может, и вправду, да только сам Алкмеон мне очень трезвым показался.

– Одиннадцать долей! На ванакта! На ванакта! Ванакту – его долю!

Орут! Да как орут! Раскраснелись, за мечи хватаются. Знакомо!

– Ванакту! По обычаю! По обычаю! Ванакту!

Ванакту? Какому ванакту? Куч десять, на нас всех, на Фоаса (положено – басилеев сын!), и на Киантиппа – отцову долю. А ванакта нет еще, его в Аргосе изберем, так и решили.