Лорел Гамильтон - Поцелуй Мистраля

– За что?

– За меня.

Он схватил меня за руки, и моя ладонь отлепилась от его живота. Я тут же рефлекторно уцепилась за его руки, снова дотронувшись кольцом до голой кожи короля слуа. Порой Богиня ведет нас за ручку по избранной тропе, а порой толкает в спину - за край обрыва.

Нас вот-вот должны были столкнуть.

Дерево, металл, плоть - все ударилось в нас одновременно. Мы цеплялись друг за друга в эпицентре магического взрыва, который выплеснул на остров чуть не все озеро. На миг мы оказались под водой, а потом мир буквально сместился. Как будто остров подпрыгнул в воздух и шлепнулся обратно.

Вода успокоилась, земля перестала двигаться, чаша и копье исчезли. Мокрые, голые, тяжело дышащие, мы крепко прижимались друг к другу. Я боялась отпустить Шолто, словно только наши сплетенные руки - и все еще соединенные тела - не давали нам свалиться за край мира.

Крики, вопли, шум. Я различила голоса Дойля, Мороза и карканье Агнес. Мы оба повернулись на шум, смахивая воду с глаз. На берегу, куда дальше от нас, чем раньше, стояли все наши телохранители. Мы вернулись в мертвый сад слуа, только теперь озеро стало полноводным, а в центре его высился Костяной Остров.

Дойль прыгнул в воду, прорезав поверхность черным телом. Мороз последовал за ним, как и прочие стражи. Дядья Шолто сняли плащи и попрыгали в воду следом за моими стражами. На берегу осталась одна Черная Агнес.

Я посмотрела на Шолто; я так и сидела на нем верхом.

– К нам спешит помощь.

– А нам она нужна? - улыбнулся Шолто.

– Не уверена, - сказала я.

Он рассмеялся, смех отразился эхом от голого камня пещеры. Шолто привлек меня к себе и поцеловал в щеку.

– Спасибо, Мередит, - выдохнул он мне на ухо.

Я прижалась к нему щекой и шепнула в ответ:

– Всегда с радостью, Шолто.

Он зарылся пальцами в мои мокрые волосы и тихо сказал:

– Как давно я мечтал услышать, как ты вот так шепчешь мое имя.

– Как - вот так?

– Как любовница.

Послышались шаги, и Шолто отпустил мои волосы. Я поцеловала его в губы, а потом поднялась посмотреть, кто же первым добрался до острова.

Дойль - конечно же, Дойль - шел к нам, черный и блестящий, по нагому телу стекала вода. Свет словно дробился у него на коже и на воде, играя отблесками. Солнце согревало мне кожу. И правда, солнце. Словно в этом краю сумрака вдруг настал полдень.

На голом камне, где лежали мы с Шолто, появилась зеленая дымка. Пока Дойль к нам шел, дымка превратилась в зеленую поросль, крошечные ростки вбуравливались корнями в камень, тянулись вверх.

Лицо у Дойля попыталось выразить какие-то эмоции, но остановилось на той жесткой гримасе, которая пугала меня в детстве, когда я видела его у трона тетки. Почему-то у голого Дойля эта гримаса и вполовину не так сильно пугала, да еще и мое интимное с ним знакомство играло в мою пользу. Мрак Королевы стал моим любовником, и я никогда уже не смогу видеть в нем лишь жуткого истукана, убийцу на службе королеве, ее черного пса, натасканного на охоту.

Я смотрела на Дойля, а Шолто крепко прижимал меня к себе. Он нехотя отпустил меня, когда я выпрямилась. Впрочем, отпустил - не значит, что отпустил совсем. Я так и сидела на нем верхом, и его ладони лишь соскользнули ниже по моим рукам. Я взглянула на него; оказалось, смотрит он не на меня, а на Дойля.

Лицо у Шолто было едва ли не торжествующее, и я не поняла, в чем дело. Взглянув на Дойля, я заметила вспышку злости за неподвижной гримасой. И впервые за многие недели припомнила их первую встречу со мной в Лос-Анджелесе. Они тогда подрались, оба уверенные, что королева послала другого меня убить.

Но в драке проскальзывало что-то личное. Не помню, что из сказанного ими навело меня на мысль, что у них хватает претензий друг к другу, но ощущение было отчетливое. Взгляды, которыми они обменялись теперь, только подтвердили мои подозрения. О чем-то я не знала - о споре, соперничестве, может, даже вражде между ними. Нехорошо это.

По склону взобрался Рис - мокрая статуя из слоновой кости - и остановился, не дойдя до нас несколько шагов, словно тоже почувствовал напряжение.

Что положено делать, когда сидишь верхом на одном любовнике, и приходит другой? Шолто был мне не муж и не король. Я отняла у него свою руку и протянула Дойлю. Дойль поколебался пару мгновений и взял ее, глядя на соперника, не на меня. Только потом черные глаза посмотрели на меня. Выражение лица у него нисколько не изменилось, но жесткость чуть ослабла. А может, вернулась нежность.

У него за спиной по склону вскарабкались Мороз и Мистраль. Оба они были одеты и топорщились оружием. Одежда и оружие мешали им двигаться; Морозу даже пришлось подхватить Мистраля за локоть, когда тот поскользнулся.

И оба застыли на месте, глядя на нас: Мороз держит Мистраля за локоть, Мистраль чуть ли не на коленях, выпрямиться не успел. Они не просто уловили повисшее в воздухе напряжение - очевидно было, что они знают о вражде Дойля с Шолто.

Дойль взял меня за руку, и тяжесть в груди, которую я даже не осознавала, заметно уменьшилась.

Страж меня поднял, отнимая у Шолто. Руки короля слуа, все его тело отпускали меня с ужасной неохотой. Я содрогнулась, ощутив, как он выскальзывает из меня, и только хватка Дойля не дала мне рухнуть на колени.

Шолто тоже успел меня подхватить - руками за бедра. Дойль притянул меня к себе, подняв над телом Шолто. Шолто убрал руки, а то стало бы похоже на перетягивание каната - не королевское занятие.

Стоя в объятиях Дойля, я вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, о чем он думает. Вокруг меня крошечные растения развернули крошечные листочки, и мир вдруг наполнился запахом тимьяна - пряным и свежим травяным ароматом, который чувствовал Шолто, когда для меня пахло розами.

Нежная травка щекотала мне ступни, словно напоминая, что есть в мире вещи и поважнее любви. Только, глядя в лицо Дойля, я в этом сомневалась. Я хотела, чтобы он был счастлив. Хотела, чтобы он знал, что я этого хочу. Хотела объяснить, что Шолто был хорош, и выброс магии был колоссальный, но теперь он мало что для меня значит, не то что руки Дойля вокруг меня.

Но такое не скажешь вслух, когда объект обсуждения лежит в шаге от вас. Так много сердец нужно успокаивать - включая мое собственное.

Травка опять пощекотала мне ногу, обернулась вокруг щиколотки. Я взглянула на зелень и припомнила мою любимую грядку тимьяна. Бабушка посеяла его в огороде за домом, где прошло мое детство, посеяла множество сортов. Лимонный тимьян, серебристый, золотой. Стоило мне об этом подумать, и обвившее мою ногу растеньице подернулось золотом. Листья на некоторых растениях засеребрились, другие стали лимонно-желтыми, третьи - ярко-золотистыми, как солнечный луч. В воздухе повеяло легким лимонным ароматом, словно я растерла в пальцах желтый листок.