Дин Кунц - Неведомые дороги (сборник)

– Мы готовы, – подвел итог Джой.

Положил оба ружья на пол пресвитерия, где их никто не видел, но они оставались под рукой.

– Он видел, что мы вооружены, – заметила Селеста. – Он знает, что ружья при нас. Он не решится подойти близко.

– Может, и нет. Все зависит от того, как сильно он погружен в свою фантазию, насколько неуязвимым себя считает.

Повернувшись спиной к ступеням, ведущим к алтарной платформе, Джой опустился на одно колено за балюстрадой пресвитерия у ниши для хора. Тяжелый поручень и мощные стойки в определенной степени защищали от пуль, но Джой, конечно же, не считал балюстраду надежным укрытием. Зазоры между стойками составляли почти три дюйма, а щепки, которые полетели бы от старого, хорошо просушенного дерева при попадании пули большого калибра, ничем не отличались от шрапнели. Посыпались бы и сами стойки.

Селеста словно прочитала его мысли.

– Ружьями тут ничего, не решить.

– Не решить?

– Сила тут ни при чем. Главное – вера.

И вновь, как уже не раз случалось в этот вечер, загадочность в темных глазах Селесты поразила и зачаровала Джоя. Лицо девушки оставалось бесстрастным... и на удивление спокойным, учитывая ситуацию.

– Тебе известно что-то такое, чего не знаю я?

Она долго смотрела ему прямо в глаза, потом перевела взгляд на неф.

– Многое.

– Иногда ты становишься...

– Какой я становлюсь?

– Иной.

– В каком смысле?

– Не такой, как все.

Тень улыбки пробежала по лицу Селесты, чуть изогнула губы.

– Я не только дочь директора школы.

– Да? А кто еще?

– Я женщина.

– В тебе есть что-то еще, – настаивал он.

– Что именно?

– Иногда мне кажется... что ты гораздо старше меня.

– Дело в моих знаниях.

– Поделись со мл ой.

– Мне нельзя об этом говорить.

– Но разве мы не в одной лодке? – резко спросил Джой.

Селеста вновь посмотрела на него, ее глаза широко раскрылись.

– Да, в одной.

– Если твои знания могут помочь...

– Все гораздо сложнее, чем ты думаешь, – прошептала она.

– Что?

– Ты и представить себе не можешь, как крепко мы связаны.

И устремила взгляд в неф.

Они помолчали. Словно попавшие в силок и отчаянно пытающиеся освободиться птицы, ветер и дождь бились в окна церкви.

– Я чувствую тепло, – наконец, прервал молчание Джой.

– Действительно, здесь становится теплее, – подтвердила Селеста.

– Но как такое может быть? Мы же не включали обогреватели.

– Тепло идет через пол. Разве ты не чувствуешь? Через каждую щель.

Джой приложил руку к полу. Доски стали теплыми на ощупь.

– Тепло идет из земли, – пояснила Селеста, – от подземного пожара.

– Может, не только тепло? – Джой вспомнил тикающий металлический ящик, стоявший в углу кабинета отца Селесты. – А как насчет токсичных газов?

– О них можно не беспокоиться.

– Почему?

– Потому что этой ночью есть враг пострашнее.

За одну-две минуты лоб Джоя покрылся потом.

Роясь в карманах в поисках носового платка, Шеннон обнаружил в одном из них купюры. Две десятки. Две пятерки. Тридцать долларов.

Он постоянно забывал, что случившееся двадцать лет назад, в далеком прошлом, произошло уже по второму разу, за несколько часов до ночных бдений в церкви святого Фомы.

В ужасе глядя на деньги, Джой вспомнил, с какой настойчивостью Пи-Джи убеждал взять их, когда они вдвоем сидели в кабине его автомобиля. В багажнике которого лежало тело Беверли Коршак. От того вечера в памяти остался запах дождя. И еще более сильный запах крови.

По его телу пробежала волна дрожи, деньги он смял, тут же выронил.

На лету бумажный комок превратился в монеты, которые зазвякали, ударяясь о деревянный пол, как маленькие колокольчики. Поблескивая, вращаясь, ударяясь друг о друга, образовали горку у его ног.

– Что это? – спросила Селеста.

Он глянул на нее. Она не видела. Он находился между ней и монетами.

– Серебро, – ответил Джой.

Но, когда посмотрел вновь, монеты исчезли. На полу лежал комок бумажных денег.

В церкви становилось все жарче. Оконные стекла запотели, создалось ощущение, что начали таять.

Внезапно у Джоя гулко забилось сердце. Огромный кулак начал изнутри колотить по ребрам.

– Он идет.

– Где?

Чуть приподнявшись, Джой через балюстраду указал на центральный проход, на тускло освещенный нартекс за аркой, на парадные двери церкви, едва проглядывающие в сумраке.

– Он идет.

Пронзительно заскрипев несмазанными петлями, двери церкви открылись в темноту, в холодную ночь, в порывистый ветер, секущий землю дождем, и в нартекс вошел человек. Не пригнувшись, не повернувшись боком, не крадучись – просто вошел, направился к арке нефа, окутанный вонючими парами, поднявшимися по вентиляционному колодцу, что был прорыт во дворе церкви.

Пи-Джи. В тех же черных сапогах, коричневых брюках и красном вязаном свитере, в которых сидел в родительском доме за обедом и в кабине автомобиля, где он столь убедительно вещал о пользе забывчивости и крепости братских уз. Добавилась только черная кожаная куртка.

Но в церковь вошел не тот Пи-Джи Шеннон, романы которого раз за разом попадали в списки бестселлеров, не Керуак конца двадцатого века, неустанно мотающийся по стране на автомобилях, в мини-вэнах, домах на колесах. Этот Пи-Джи еще не разменял двадцать четыре года, совсем недавно закончил Нотр-Дам и работал в издательском доме в Нью-Йорке, откуда и приехал домой на уик-энд.

Он не принес с собой карабин, из которого перестрелял Биммеров, похоже, не думал, что ему понадобится оружие. Остановился в арке, широко расставил ноги, улыбнулся. Руки свободно висели по бокам.

До этой встречи Джой уже успел забыть, какую невероятную уверенность в себе излучал Пи-Джи, как разом привлекал к себе все взгляды. Слово "харизма" в 1975 году еще не стало расхожим. Это в 1995-м его использовали журналисты и критики для характеристики каждого политика, который еще не успел провороваться, каждого нового музыканта-рэппера, которому давались лишь самые простые рифмы, каждого актера, талант которого заключался лишь в красивых глазах. Но, независимо от года, 1975-го или 1995-го, слово это изобрели для Пи-Джи Шеннона. Он обладал харизмой ветхозаветного пророка, только без бороды и белых одежд, при его появлении все остальные будто уменьшались в размерах, он сразу же становился осью, вокруг которой начинала вращаться жизнь.

– Джой, ты меня удивляешь, – воскликнул Пи-Джи, встретившись взглядом с братом. Из-под арки он так и не вышел.

Рукавом Джой вытер со лба пот. Промолчал.

– Я думал, мы заключили сделку, – продолжил Пи-Джи.

Одну руку Джой положил на ружье, которое лежало на полу пресвитерия. Но поднимать не стал. Пи-Джи успел бы отскочить из арки в нартекс до того, как Джой уперся бы прикладом в плечо и прицелился. Да и потом, стреляя дробью с такого расстояния, ему не удалось бы серьезно ранить Пи-Джи, даже если бы тот не проявил достаточной прыти.